потому что было слышно, как скрипнула дверь и почти одновременно раздался приглушенный крик. Потом Таня слышала голоса, взволнованный — Берты Францевны и ровный, холодный — посетителя. Потом шум борьбы, крик, тяжелые мужские шаги, очень тяжелые, в сторону передней, и все стихло... Таня думала, что о ней забыли, но через некоторое время снова открылась входная дверь. Шаги все ближе и ближе, повернулся в замке ключ. На пороге стоял тот же мужчина. «Если тебя спросят, — сказал он, — где Берта Шрамм, ты ответишь: уехала в субботу к родным в Люстдорф! Чтобы дети твои не остались без матери, ты скажешь: уехала в субботу к родным в Люстдорф!» — повторил он и ушел.

Вчера вечером приезжал адмирал Цииб с двумя военными, спрашивал Берту Шрамм. Таня ответила так, как от нее требовал тот человек. Адмирал очень рассердился и уехал.

— Скажите, Таня, какой из себя этот ночной гость?

— Как все. Ничего в нем особого не было. Только глаза тяжелые...

— А как он сказал Люстдорф, он повторил это название дважды, — не Люст-до-гф?

— Да, он так сказал. Вы его знаете?

— Мы можем на минуту зайти в комнату Берты Францевны?

— Да. Я вас провожу. — Она пошла вперед по коридору и открыла перед ним дверь.

Очень скромная, но уютная комната. В крышке хрустальной пудреницы много пепла. Здесь в кресле ее ждал Мланович и курил одну за другой сигареты. В шифоньере на плечиках висели платья Берты, слева белье. Портрет! Из рамы был вырван портрет Берты! Это заметила Таня.

— И здесь, на ночном столике, стояла красивая карточка Берты Францевны, ее нет! — волнуясь, сказала она.

Что же произошло здесь в ночь на воскресенье?

Открыв своим ключом дверь, Берта вошла в прихожую и прислушалась — тихо. Она захлопнула дверь и быстро обежала квартиру — никого. Предчувствие ее обмануло. Успокоенная, она зажгла люстру в столовой и дала условный сигнал. Затем Берта вошла к себе в комнату и от неожиданности вскрикнула: в кресле сидел Мланович! Он пришел выяснить, почему Берта не выполнила его задание. Берта держала себя независимо. Она сказала, что отныне не будет выполнять заданий румынской разведки. Она немка и намерена воспользоваться своими правами! В понедельник она отправится к Гофмайеру и сама ему все расскажет! Тогда Мланович ударил ее чем-то тяжелым по голове, быть может рукояткой пистолета. Берта потеряла сознание. Мланович отнес ее в черный «БМВ», вернулся назад, изъял все фотографии Берты, выпустил горничную из ее комнаты и ушел.

Так, восстанавливая по частям целое, он представил себе, что могло произойти в ночь под воскресенье в этой большой мрачной квартире.

— Я, Таня, не берусь что-нибудь вам советовать, поступайте, как найдете нужным. Но просил бы вас о моем посещении никому не говорить. Думаю, что в недалеком будущем квартира получит новую хозяйку, ну, а когда в доме есть хозяйка, нужна и горничная...

Так же как пришел, черным ходом, Николай вышел из дома, свернул направо и пошел по Полицейской...

На сердце было нехорошо. Он не мог Берту причислить к числу своих друзей, но и врагов тем более. По существу, человек она неплохой, попала в сложное сплетение обстоятельств, запуталась и покатилась вниз... Такую со стороны можно пожалеть, зная ближе — посочувствовать.

За этими мыслями он не заметил, как добрался до Большой Арнаутской, поднялся в парадное и постучал в дверь.

— Зачем тебе понадобилось звонить мне на завод? — здороваясь, спросил он Юлю.

— Я так была возмущена писаниной этого мерзавца, что мне не терпелось поделиться...

— Поделиться мерзавцем... — усмехнулся он и сказал: — Выкладывай свое возмущение.

— Начну не с главного. «Одесская газета» собирается печатать автобиографическую повесть Владимира Шихматова. Об этом «событии» бойко пишет Михаил Октан. Он превозносит до небес серию очерков Шихматова, известную читателям под общим названием: «За кулисами советской литературы». Прочла я несколько очерков из этой серии и до сих пор не могу отделаться от гадливого чувства. Словно проглотила дохлую муху... Шихматов собрал всякие сплетни, придал им антисемитский, погромный и в то же время сенсационный характер и тиснул десяток очерков в «Одесской газете». Он «все свое знание закулисной жизни «божков» советской литературы обратил в острое оружие борьбы с большевизмом», — пишет о нем Михаил Октан, рекомендуя будущую повесть «писателя», как «страницу книги жизни». Вот, я здесь набросала краткую аннотацию... — Она вырвала из ученической тетради лист и протянула его Николаю.

— Гражданский темперамент — вещь неплохая, — сказал он, просматривая листок. — Но пишешь ты длинно... Так. Давай дальше.

— В трех номерах газеты напечатан большой наукообразный очерк Михаила Октана. Называется он: «Кто несет ответственность за эту войну». Автор цитирует Клаузевица и даже «Программу Коммунистического Интернационала», силясь доказать, что войну против Германии развязал Советский Союз. Михаил Октан уверяет, что гитлеровские полчища бросились на нашу страну исключительно из соображений обороны. Всячески расписывая агрессивность коммунистической доктрины, Октан договорился до того, что даже нападение Германии на Польшу было спровоцировано американцами и англичанами! В этой войне «Германия и ее союзники, являются не нападающей, а обороняющейся стороной!» — пишет Октан.

— Конечно, когда война проиграна, дело идет к концу и перед судом народов должны предстать подлинные виновники преступной войны, появляются такие адвокаты фашизма, как Михаил Октан! Эти адвокаты пытаются доказать, что матерый волк — сахарный барашек!.. Теперь ты понимаешь, как опасен этот Михаил Октан?! Кстати, его настоящая фамилия Илинич. Сейчас меня занимает его дружок Митя Мланов, он же Думитру Мланович. Ты была в воскресенье у Манефы?

— Была. Отнесла пол-литра. В нее сколько не лей — бездонная бочка. Рассказывала она какие-то страшные истории — мороз по коже! В Манефе погибает Конан-Дойль!

— А конкретнее!

— Разбудил ее в ночь на воскресенье Фортунат Стратонович... — начала Юля, накрывая на стол. Она собиралась угощать гостя чаем.

— Да, да, это очень важно, Юля! — заинтересовался Николай.

— Ты понимаешь, в моем лице Манефа нашла благодарного слушателя...

— А нельзя ли, Юля, без твоих комментариев! — перебил ее Николай, он начинал злиться.

— Я не знала, что это тебя так заинтересует. Пришел к Манефе Фортунат Стратонович, нервный такой, принес с собой бутылку водки, выпил сразу стакан, но не захмелел, только стал «какой-то психованный», сказала Манефа. Подарил ей дамскую сумочку. Манефа подарок показывала. Фортунат рассказал, что только вернулся с Балтской дороги, возил какую-то строптивую дамочку... Очень она просила сохранить ей жизнь, но служба, говорит. Выбросил ее из машины на Полях орошения, и с того часа мучает его жажда, горит внутри, ничем не зальешь... Вот что рассказала Манефа.

— Сумочка белая, кожаная, замок бронзовый — две змеиные головы...

— Точно! — удивилась Юля.

— Сумка Берты Шрамм... Ты меня извини, Юля, но чай пить я не буду. Ты сделала аннотацию очерка Октана?

Николай быстро пробежал глазами аннотацию, поблагодарил Юлю и ушел. Он шел по Канатной к Дерибасовской, но домой не тянуло, хотелось побыть одному, и Николай свернул в сторону Александровского парка.

Долго, до самого вечера, он бродил по аллеям парка, воскрешая в памяти эпизод за эпизодом драматическую судьбу Берты Шрамм. Раздумывая, он пришел к выводу, что, хотя Мланович и избавился от хозяйки дома на Колодезном, сигуранце не удастся спрятать концы в воду! Мертвая Берта Шрамм для них опаснее живой. Он напишет, разумеется анонимно, письмо Гофмайеру, в котором расскажет об убийстве разведкой Берты Шрамм. Он подчеркнет интерес Думитру Млановича к жизни офицеров рейха, и главным образом к деятельности оберфюрера Гофмайера! Он укажет множество фактов и улики, он не забудет и подарка «архангела», сделанного Манефе! Тогда... Слишком часто на его пути начал попадаться Думитру Мланович! Пора убрать этого подлеца с дороги!

Спустя несколько дней в вечерней газете «Буг». в отделе происшествий появилась такая заметка: