письмо в примарию.

— У вас есть надежда?

— Давайте рассуждать логично. Разобрать оборудование и вывезти в Румынию не представляется возможным. Оставить все без изменения — завод превратится в развалины. А при небольшом капиталовложении можно получить десятки тонн серной кислоты для производства медного купороса. О значении бордосской жидкости для виноградников Румынии я вам уже говорил.

— Вы сказали: «Будем рассуждать логично». Но логос — разум — не всегда в наличии у руководящих деятелей примарии. Несколько тысяч марок в лапу чиновника могут решить дело в пользу акционеров «Решицы», и котельное железо поплывет в Румынию...

— В меру своих сил будем бороться.

— Если ваши усилия окажутся безрезультатными, есть у меня в резерве одна мысль... Чему вы, профессор, улыбаетесь?

— Так. Область лирических воспоминаний. Одесский суперфосфатный — второй в моей жизни завод, спасением которого я занимаюсь. В девятнадцатом году белополяки пытались вывезти суперфосфатный завод из Винницы — я был техническим директором...

— Вам удалось завод отстоять?

— Да, удалось, — Лопатто внимательно посмотрел на него, провел согнутым пальцем по усам и, преодолевая неловкость, сказал: — В прошлый раз я ни о чем вас не спрашивал. Не спросил бы вас и в этот... Но вы снова в моем доме... В это смутное время надо знать, кто переступает порог твоего дома... Фамилию вы назвали вымышленную...

— Почему вымышленную? — спросил Гефт, не сдержав улыбку.

— Какой же хохол Гончаренко назовется Артуром? Вы немец?

— А вы что-нибудь имеете против немцев?

— Нет. Я романтик и поклоняюсь Шиллеру, люблю и понимаю Гете... Великие немцы мне близки. Я с уважением отношусь к немецкой технике и научной мысли, если она без примеси расового шарлатанства. Я за Германию и даже Великую Германию, но без...

— Гитлера! — после паузы подсказал Николай.

— Без гитлеризма! Без национал-шовинизма! Без прусской военщины! Без расового превосходства!

— Отличная программа! — улыбнулся Николай. — Я горжусь, Эдуард Ксаверьевич, вашим доверием и, еще немного терпения, отплачу вам тем же. Я не прошу вас уверовать в бесспорность названной фамилии, но хотелось бы, чтобы вы поверили в мое искреннее к вам расположение. — Он поднялся с кресла и, прощаясь, протянул руку.

Лопатто, как и в прошлый раз, проводил его и открыл дверь.

И снова Николай мысленно пожалел, что не сделал вертевшееся на языке предложение. Но чем больше он думал об этом, тем больше убеждался в том, что это преждевременно. Их отношения не созрели для откровенного разговора. Лопатто очень осторожен, и он, Николай, еще ничем не заслужил его доверия. Разговор о взрывчатке профессор мог счесть за провокацию.

Гефт вернулся на завод, позвонил в механический цех и вызвал к себе Рябошапченко.

— Меня беспокоит этот господин из сигуранцы! — сказал он Ивану Александровичу. — Что ему на заводе нужно?

— Точно сказать не могу. — Рябошапченко пожевал губами, усмехнулся и высказал свое предположение: — Судя по всему, подыскивает осведомителей. Вербует, покупает, запугивает...

— А уточнить нельзя?

— Можно.

— Если это поручить Ивану Мындре? Мне кажется, он человек умный и осторожный.

— Мындра справится, — поддержал его Рябошапченко.

— Тогда сегодня же вызови Ивана Яковлевича и дай ему задание. Неплохо бы ему прикинуться эдаким Иваном, не помнящим родства. Вызовут в кабинет Петелина на «беседу», пусть идет. Предложат сотрудничать в сигуранце, пусть соглашается.

В кабинет вошла секретарь дирекции и попросила Гефта к городскому телефону (аппарат в его кабинете был подключен только к коммутатору). Он извинился перед Рябошапченко и вышел из кабинета.

Взяв трубку, он услышал:

— Николай Артурович?! Это я, Юля!

— Откуда ты говоришь? — удивился он.

— Из деканата. Я кончила работу по «М. О.».

Николай понял, что она имеет в виду Михаила Октана.

— Хорошо. Когда ты будешь дома?

— Через час.

— Я зайду к тебе.

Николай вернулся в кабинет, убрал в стол бумаги и пошел в центр. Он не спеша поднялся по улице Гоголя, по Гаванной, вышел на Дерибасовскую, и вот тут бы ему свернуть влево, а ноги его, словно сами, понесли вправо, в сторону Колодезного переулка.

Окна были плотно закрыты, дом выглядел необитаемым.

Николай вошел в ворота, поднялся по лестнице черного хода и в нерешительности, раздумывая, остановился.

Когда в последний раз он был в этом доме, то познакомился с Таней, горничной, живущей в маленькой комнате при кухне. Еще молодая женщина, вдова, мать двоих детей, она пошла на Колодезный за кусок хлеба. Работящая, сердечная женщина. Вот Таню-то и имел в виду Николай, когда поднимался со двора по лестнице.

На кухне кто-то загремел кастрюлями, слышались шаги...

Николай осторожно постучал в дверь. Шаги замерли у порога... Сквозь филенку двери слышалось сдерживаемое дыхание. Он постучал едва-едва, согнутым пальцем...

— Кто там?

Голос ему показался знакомым.

— Таня? Это я, Николай Артурович. Откройте.

Громыхнув массивным крючком, женщина открыла дверь и пропустила Николая на кухню.

— Здравствуйте, Таня! Что, Берта Францевна дома? — спросил он.

— Хозяйка уехала к своим в Люстдорф...

— Когда?

— Еще в субботу...

Женщина была чем-то смущена, разговаривая с ним, смотрела в сторону.

— Берта Францевна не могла уехать в Люстдорф. Таня, вы что-то путаете. В субботу, часов в одиннадцать ночи, я проводил ее до самого дома. Я видел, как она вошла в парадное...

Женщина опустилась на табурет и, уронив голову на руку, тоненько, по-детски, всхлипнула...

— Ну полно, полно, Таня... — Он положил руку ей на плечо. — Вы меня знаете, я хорошо отношусь к Берте Францевне... Скажите, пожалуйста, что случилось?

Из сказанного сквозь слезы можно было представить себе, что произошло здесь в ночь на воскресенье.

Примерно часов в десять вечера Таня на звонок открыла парадную дверь. Вошел мужчина, не молодой, но и не старый, в хорошем темном костюме. Мужчина резко спросил: «Где комната Берты Шрамм?» Таня пыталась объяснить пришедшему, что она только горничная, что хозяйки нет дома и она не вправе пускать постороннего в квартиру. Но мужчина, больно сжав ее плечо, потребовал: «Проводи в комнату Шрамм!» Таня привела его к двери. Он вошел в комнату и включил свет. Окно было не занавешено. По его требованию Таня опустила светомаскировку. Потом он спросил: «Где твоя комната?» Женщина пошла вперед. Когда они пришли в каморку горничной, он предупредил: «Я буду ждать хозяйку в ее комнате. Перед уходом я тебя выпущу. Сиди тихо, как мышь!» Он закрыл дверь, дважды повернул ключ в замке. В квартире наступила такая тишина, что Таня слышала, как на кухне из крана каплет в раковину вода. Прошел, наверное, час, не меньше, когда открылась парадная дверь и каблучки Берты Францевны быстро простучали по столовой, коридору и снова по столовой. Затем хозяйка, видимо, вошла в свою комнату,