хотя бы крупицы того, что в нормальном мире принято называть счастьем? Да и вам самой разве это не доставит радости – знать, что в вашей власти – сделать другого счастливым?..

Теперь она приблизила свое лицо к моему так близко, что я ощутил прикосновение подвитых, надушенных усиков, рука уже обвивала мою талию, другая лежала на колене и опускалась все ниже, одновременно быстрыми движениями пальцев подбирая подол моего платья все выше. Нужно было, может быть, крикнуть о помощи, сделать какие-то резкие движения, оттолкнуть его, отбиваться, но он уже припал губами к моей шее, впился, голова моя закружилась, истома прошла по телу, его рука была уже куда выше колена, прикосновение ее было не просто приятным – из него исходила жизнь, другая рука сильно сжала мою левую грудь. Мне уже не хотелось сопротивляться, не осталось никакой воли, не осталось окружающего мира, ничего больше – кроме него и моего желания, могучего, всепобеждающего – ощутить его всего, отдаться, впустить его в мое существо, – в этом сейчас было счастье и смысл, только в этом. «Тогда еще не носили белья», – мелькнуло в голове, когда я ощутила его пальцы уже во мне… Он действовал умело, не терял времени, не искал удобного места – опрокинул меня на эту же широкую каменную скамью, рванул шнуры корсажа – мои груди обнажились, ощутили мягкое прикосновение лунного света, подумалось: «Ах, если бы он догадался раздеть меня совсем…» Но он спешил и лишь задрал подол повыше; ноги мои в нетерпении раздвинулись сами, он налег, но еще медлил, в пору было кричать: «Ну же! Ну! Умираю…» Кажется, вечность прошла, пока он наконец не вошел в меня; мои руки обхватили его, стиснули, чтобы никогда не отпустить, никогда, никогда. Это длилось вечность; мы оба извивались, кричали, наконец он изверг в меня свое горячее семя, и мне показалось, что я теряю сознание. Он что-то бормотал мне на ухо, не понять – что, да и неважно было, во мне снова пробудилось желание – и в нем тоже. Его руки ожили, и на этот раз я уже радостно открывалась ему, никакого смущения, никакой сдержанности не осталось, только великая жажда его тела, его поцелуев, его семени, – всего, что хоть как-то было связано с ним. Снова накатило беспамятство, но и сквозь него мне слышались мои стоны. Когда глаза мои ненадолго открылись, ночь уже побледнела – ночь, какой еще не бывало в моей жизни. «Отныне я – твоя раба, – подумалось, – пойду за тобой, побегу, поползу, полечу – на край света, любого света, только с тобой…»

Когда глаза мои открылись снова, я увидела Пьер-Поля – он стоял, глядя на меня, лежащую среди лохмотьев, в которые превратился за ночь мой наряд; тот, кто был Луизой, мой господин и повелитель, стоял рядом с ним и что-то говорил; я быстро поняла – что, попыталась сжать ноги, закрыться ладонями – бесполезно, тело мое мне не повиновалось, Пьер-Поль уже опустился на колени, расшнуровывая штаны, показывая свою готовность – потом обрушился на меня. Он был груб, как мужик, и больше не было счастья, было чувство горечи и унижения – сначала; но понемногу тело, которым каждый из нас наделен в Пространстве Сна, взяло свое, и сознание снова ушло куда-то.

Оно вернулось вовремя: они снова стояли надо мной, Пьер-Поль держал в руке обнаженный кинжал, Луиза, кажется, хотел удержать его, но не очень, как мне показалось, убедительно. Меня хотели убить; смерть в Пространстве Сна – серьезная неприятность. И, наверное, именно эта угроза помогла мне вернуть силы, которые сейчас были так нужны.

Я взметнулся. Тело было еще женским, но я с каждой микросекундой вновь все более становился самим собой – и оно мне подчинялось. Это естественно: у нашего тела в ПС нет тяжелой инерции плоти Производного Мира, и превращения его быстры, порой даже мгновенны. Поэтому я смог нанести первый удар прежде, чем они опомнились. Ногой я выбил кинжал из пальцев Пьер-Поля; чтобы перехватить оружие, пришлось взвиться в воздух – но я смог, все мое было уже при мне. Он еще не успел принять защиту, как острое лезвие вспороло его горло, пересекая артерии и вены. Хлынула кровь. Я круто извернулся, чтобы не запачкаться, и оказался лицом к лицу с Луизой, она, так же, как я, прошла уже метаморфозу и снова была женщиной. Красивой, надо сказать. Она сложила руки – умоляюще, словно для молитвы. Я схватил ее за плечи и швырнул наземь. Рванул платье. Она не сопротивлялась, пыталась даже помогать мне. Я был груб, как только умел. Раньше не знал за собой таких качеств. Специально для нее я вспоминал все способы, с какими когда-либо приходилось встречаться. Она стонала все тише и тише, мне казалось, что это не я совокупляюсь с нею, но самое малое взвод солдат, только что вывезенных из необитаемой пустыни. И лишь мысль об уходящем времени заставила меня остановиться.

Стоя на коленях, я повернул ее на спину и мягко похлопал по щеке. Злость успела улетучиться. Она приоткрыла глаза и попыталась улыбнуться; это получилось у нее не очень убедительно. Я осмотрел ее руки; они не имели особых примет. Тело Пьер-Поля лежало, обескровленное, как подвешенная за ногу заколотая по всем правилам скотина, но уже начало таять, рассеиваться – чтобы одновременно возникать где-то в совершенно ином макроконе. И тем не менее труп оставался трупом. Было противно, но я засучил и его рукава. Да, он тоже был дримером. Надо передать в явь: пусть срочно выяснят, кто в ближайшее время не вернется – или уже не вернулся – из Пространства Сна в какое-то из существующих Бюро ОПС.

Потом я снова склонился над Луизой:

– Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо… – проговорила она едва слышно. – И еще раз спасибо.

– Гм. За что же?

– За первый раз. И за второй.

– На здоровье, – сказал я и взял кинжал.

– Пожалуйста… не надо!

– Каждому – свое, – сказал я.

– Ну пожалуйста…

Я изобразил раздумье.

– Не могу. Щадить тебя опасно. Вот разве только…

– Все, что угодно!

Кажется, она решила, что я хочу продолжить игры.

– Нет, нет, – успокоил я. – Я хочу, чтобы ты сказала: где Груздь? Ты ведь прекрасно знаешь, кто такой Груздь.

В Пространстве Сна не принято лгать: все легко проверяется.

– Слыхала, конечно.

– Рассказывай.

Она промолчала.

– Ты ведь сказала: все, что угодно!

– Да, но я думала…

– Что ты думала – неважно, имеет значение только то, что ты говоришь. Что говорили они о нем? Он здесь? В замке? Если нет – то скажи хотя бы: они – или вы, все равно, – вы еще контролируете его? Зачем? По чьему заданию? Где ищете его?

Она бледно усмехнулась:

– Им незачем искать.

– Ты хочешь сказать… Они снова нашли его?

Она кивнула.

– Где он? Быстрей, быстрей!

Она вытянула руку в сторону замка, возвышавшегося на противоположном берегу озера:

– Там.

– И сколько их в замке – не считая Груздя?

– Я насчитала одиннадцать. В самом замке. Но есть немалое число вооруженных вокруг замка. Не знаю точно, но, кажется, не менее двухсот.

– Чем они вооружены? Соответственно эпохе? Или иначе?

– Насколько я могу судить – более современно, чем мушкеты и шпаги.

Так. Соотношение сил не самое оптимальное. А я – один?

Или…

– Ты сказала, там у них Груздь. И больше никого?

– Я не видела. По-моему, больше нет.

– Давно вы пришли сюда?

– Часов восемь…

Борич должен был оказаться тут раньше.