– Но спокойна ли твоя совесть перед уходом?

– Н-ну… есть неясность отношений с одним человеком.

– Она тяготит тебя?

– Я не сказал, что это «она».

– Я имел в виду неясность, а не человека. Это может помешать тебе там, в работе?

– Не думаю.

– У тебя есть еще какие-нибудь вопросы, сомнения?

– Наверное, нет… Нет.

– Помнишь ли ты свой первый этап?

– Да. Зайду к маме.

– И второй?

– Буду искать свидетелей. Людей, близко стоявших к Груздю. Чтобы узнать о нем все возможное, что сможет облегчить поиски. Сорокопута, Зурилова. Потом займусь Боричем. Пока он совсем не пропал. Или, может быть, свидетелей – потом, а Борича – в первую очередь. Увижу там по обстановке.

– Ты послал уже упреждающие формулы для настройки?

– Конечно.

– Ну – желаю удачи. Удачи. Удачи… И вот что: лучше все же поторопись с Боричем, тут его тело нас беспокоит – организм немолодой…

Такими словами напутствовал меня Корявый Дуб, когда серый туман вневременной внепространственности уже поглощал меня.

Последним, что я успел еще услышать, погружаясь в сон, были торопливые слова второго провожавшего – Жокея Мысли: «Только что узнали от родственников Груздя: он последние дни часто вспоминал о детстве, о родных местах. Учти…»

Но я уже перестал быть в яви. Я ушел своей дорогой. Как всегда, сперва – в самые дорогие времена, к самым близким людям. Когда я переселюсь в Пространство Сна навечно, то наверняка чаще всего меня можно будет застать там.

Мать сидела за столом, но, против ожидания, была дома не одна. Второй стул занимал Борисов, Николай Акимович. Комдив. Старый друг. Он был в форме, со своими ромбами в петлицах, орденом Красной Звезды и медалью «ХХ лет РККА». На столе стояла бутылка рислинга, два бокала и тарелка груш. Все, как в добрые и очень старые времена там, в Производном Мире – или, иными словами, при жизни.

Увидев меня, мать не удивилась, но обратилась ко мне с некоторой настороженностью:

– Ты не окончательно, я надеюсь?

– Привет, вояка, – сказал Борисов, знавший меня с моих малых лет.

– Привет, товарищ комдив, – сказал я. И ответил матери: – Нет. – Чуть было не добавил: «Хотя – как знать? Тут ведь тоже убивают, и тоже навсегда». Но вовремя удержался: не надо огорчать маму – даже и здесь, или тем более здесь.

– Заходил Борич, передавал привет от тебя, сказал, что скоро заглянешь, но я не поверила было. Хорошо. Тебя покормить?

– Нет, спасибо. Потом…

– Ты надолго? – обрадовалась она. – Поживешь у меня?

– Не знаю, на сколько. Надо посидеть, подумать…

– Ну, сиди, – сказала она и снова повернулась к комдиву: – Значит, опять в поход, Коля?

– Армия остается армией, – ответил он.

– Куда, зачем?

– Понадобится – скажут…

– Понимаю.

Я перестал вслушиваться в их разговор, сел и попытался думать. Здесь, у нее, было самое удобное для этого место во всем Пространстве Сна. Как всегда бывает у матерей. Чувствуешь себя защищенным от мира, как будто еще не родился.

Когда уходишь в Пространство Сна без заранее разработанной программы, чаще всего – примерно в одной трети случаев – тебя тянет именно в детство, в пору неограниченных надежд и скоропреходящих забот. Особенно если в яви Производного Мира становится тесно от напряжений и досад, неизбежно связанных со всякой серьезной работой. Ничего удивительного в том, что Груздь почувствовал усталость и – скорее всего, даже не осознавая – устремился, освободившись от власти плоти и вектора времени, в мир, где очищается душа. На какое-то время – время сна – стал опять ребенком. То есть существом, еще не умеющим защититься от недоброжелателей. Там его наверняка и взяли. И (как показывает опыт) оставили при этом какие-то следы.

Место и время его детства мне известны; значит, туда и надо отправляться. Но, в отличие от пострадавшего, приняв перед тем необходимые меры предосторожности. И – лишь после того, как разберусь со свидетелями, а также с Боричем и теми, кто захватил его.

Сколько времени сейчас? Спящая плоть оттуда, из ПМ, по каналу связи и возврата немедленно прислала ответ. По времени яви я пробыл в ПС уже около десяти минут. Тратить на размышления еще больше было бы неоправданным расточительством. Пора в дорогу…

Я встал. Поцеловал мать. Она посмотрела на меня, и в ее взгляде промелькнула печаль. Я откозырял Борисову и повернулся к двери.

– Зайди на обратном пути, – попросила мать.

– Обязательно, ма.

Она кивнула и отвернулась, а Борисов скомандовал:

– Дрибним кроком – геть!

Я отворил дверь и вышел, завершив таким образом свое пребывание в семейном круге Пространства Сна. И настроился на следующий этап. Подсознательное общение с Боричем (это странное ощущение, без которого работать в ПС в связке совершенно невозможно) подсказало, что мне следует скорректировать план и, выбирая между Боричем и свидетелями, выбрать свидетелей. Одного из них. В двух лицах.

Я был на этот раз чистой воды американским шерифом – судя по шляпе, из Тексаса (как полагалось мне сейчас произносить это название), со звездой о шести лучах на груди, с двумя револьверами на поясе. На ногах я имел щегольские ковбойские сапоги – правда, почему-то без шпор. В каждом уважающем себя американском боевике непременно возникает такой шериф, хорош он или плох – другое дело, но он есть, и мы привыкли к ним едва ли не больше, чем к собственным милиционерам. Так что я не сомневался в том, что люди, с которыми мне предстояло разговаривать, не станут тратить время на выяснение моего статуса, но без лишних телодвижений начнут, как говорится на розыскном жаргоне, колоться.

Я не совсем точно рассчитал время, поскольку их домашний режим был мне неизвестен. Оказалось, что они ложатся спать намного раньше, чем я рассчитывал. Во сне каждый из них находился, конечно же, в разных континуумах, так что вытаскивать мужа и жену пришлось по отдельности. Это нетрудно, разумеется, но все равно тратишь время. Вообще-то я не люблю добиваться успехов при помощи насланных снов, потому что само присутствие насыла искажает подлинную картину. Но сейчас выбирать было не из чего.

Когда я очутился в том микроконе, где находился в тот миг сам Сорокопут, мне стало немного не по себе: он пребывал в Пространстве Сна не в одиночестве, а вдвоем с весьма выразительной девицей – как пишут в романах, застал я их в позах, не вызывавших сомнений относительно намерений парочки. От раздражения я чуть не сплюнул: мне основательно не повезло. Вырвать человека из романтического приключения означает – сразу же вызвать его крайне неприязненное отношение к себе и полное нежелание отвечать на вопросы. Меня, что называется, угораздило совершить крупную бестактность, чего в яви я себе, как правило, не позволяю. Хотя (подумал я, внутренне усмехаясь) увиденное давало мне лишний козырь в разговоре с ним – учитывая, что присутствовать и участвовать будет и его жена.

Итак, Сорокопут вскочил, разъяренный, даже не стараясь прикрыть свои гениталии. Девица (между