образовывали некий третий запах, совершенный в своей двуполости.

– Александр, вы меня любите, предполагаю?

– Да, отец, – ответил сын, удивленно засмеявшись и положив свой бамбуковый хлыстик на сундук.

– И вы предполагаете, что я вас тоже люблю?

– Да, отец, – ответил Александр, на этот раз растерянно.

– Вы правы. Ну что ж. Мы больше не должны любить друг друга.

Себастьян посмотрел на своего сына весело, но решительно. Сбитый с толку Александр нахмурился:

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы когда-нибудь размышляли об этом чувстве?

– О любви?

– В самом деле, его так называют.

– Да… Но я не понимаю…

– А вам не приходило в голову, что оно выражает стремление к обладанию?

Александр заморгал.

– Хочется обладать тем, что любишь, – пояснил Себастьян.

– Разве это не естественно?

– Вот именно. Ненависть тоже естественна. Людей или вещи любят не за то, чем они являются, но из потребности подчинить их своей воле.

– И дальше?

– Дальше теряют уважение к любимому предмету. Ведь ни любовь, ни ненависть не бескорыстны. И если предмет любви питает другие желания, их хотят подавить. Он сопротивляется. Рождается конфликт. Возникает нелюбовь, а то и ненависть.

Александр рассмеялся.

– Как это у вас выходит! Из-за нескольких разногласий…

– Они были бы не так тягостны, если бы не вмешалась любовь.

– Но почему же мы должны перестать любить друг друга? Я вам мешаю?

– Нисколько. Но я подумал, что, если бы мы отказались от этого чувства и постарались относиться друг к другу как к самим себе, наши узы стали бы гораздо глубже и не так примитивны.

Александр сел, окончательно сбитый с толку.

– Как к самим себе? – переспросил он.

– Если я буду относиться к вам не как к своему любимому сыну, но как к самостоятельному, обособленному существу, которого из уважения требуется понять, а не просто навязывать ему свою волю, значит, я отождествлю себя с вами.

Александр улыбнулся, и Себастьян вдруг почувствовал, как трудно ему будет бороться со своей привязанностью к этому юноше, столь щедро одаренному природой, но при этом начисто лишенному рисовки и бахвальства, свойственных его сверстникам.

– Вам легче это сделать, отец, поскольку из нас двоих именно вы располагаете авторитетом. Не припомню, чтобы я когда-нибудь навязывал вам свою волю.

– Верно, вы подчинялись моей. Но однажды вы взбунтуетесь под предлогом, будто с годами я повредился в рассудке. И тогда вы будете испытывать ко мне только жалость, втайне мечтая, чтобы небо укоротило мою старость.

Александра сотряс беззвучный смех.

– Подобным же образом, – продолжил Себастьян, – полагая, что я – это вы, я не буду пытаться навязывать вам свою волю, когда сочту, будто вы совершаете ошибку. Я просто укажу вам на нее, как это делают с самим собой, или как я сделал бы это для друга.

Александр задумался.

– Вы хотите стать мной? – спросил он недоверчиво.

– И чтобы вы стали мной.

– А как мне это сделать? Я уже больше года живу с вами, но почти ничего о вас не знаю.

– Потому что вы были кем-то другим, – ответил Себастьян с нажимом. – Вы лишь в четырнадцать лет открыли для себя отца, которого никогда не видели. Я был для вас тайной.

– Вы и сейчас тайна.

– Вот видите.

Оба помолчали.

– Я восхищаюсь вами, – заговорил снова Александр. – Неужели теперь надо перестать? Если я – это вы, то мне придется подавить свое восхищение, а это наполнит меня тщеславием.

– Почему вы мной восхищаетесь?

– Ваша непринужденность, ваша таинственная способность разгадывать людей и ситуации, ваша отстраненность от них…

– Я приобрел это ценой страдания.

– Другие нет. И вы продолжаете меня удивлять.

– Отождествив себя со мной, вы тоже приобретете все это.

Молодой человек задумался над явно неожиданными для него словами.

– А вы восхищаетесь мной? – спросил он.

Вопрос был несколько провокационный.

– Да.

– Почему?

– Ваша мать прекрасно вас воспитала. Вы человек прямой, но способный на уловку. Волевой, но интуитивный. Ваша духовная утонченность проявляется в том, как вы держите себя. Все эти качества особенно заметны, когда я вижу вас в седле. Всадник сразу обнаруживает свою натуру: трус он или храбрец, простак или плут.

Похвала вызвала улыбку Александра.

– Воздайте за это честь и моей двоюродной бабушке, княгине, – сказал он. – Она была для меня второй матерью.

Юноша помолчал, потом добавил:

– Старая княгиня часто жалела, что вы уехали. Это она внушила мне желание узнать вас. Она говорила, что вы похожи на дикого коня.

– На дикого коня? – удивился Себастьян.

Александр кивнул головой.

– Она говорила, что вы, должно быть, много страдали, потому и остерегаетесь других людей.

Его взгляд стал настойчивым.

– Вы не хотите рассказать мне об этих страданиях, отец?

– Когда-нибудь. Сейчас скажу только, что их причинило рабство. Когда я был в вашем возрасте, со мной обращались как с домашним животным.

– И при этом наверняка считали, что любят вас?

Себастьян улыбнулся:

– Наверняка.

– Отсюда ваше недоверие к любви.

Себастьян кивнул: интуиция не подвела юношу.

– И вы считаете, что моя мать не сумела бы приручить дикого скакуна? – спросил Александр.

– Вот именно. Но она бы не поняла своей ошибки и однажды испытала бы разочарование.

– И так со всеми женщинами?

– Не могу поручиться за всех женщин, я их знал довольно мало. Но могу сказать, что чем они честнее, тем больше склонны смотреть на любовь как на обмен.

– Обмен?

– Да. Отдают тебе свое тело в обмен на всего тебя. Притворяются, будто считают мужчину своим господином, но на самом деле сами становятся его госпожами. Не случайно по-французски любовница и госпожа обозначаются одним словом – maitresse.