ж, тем лучше. Наши гости поклялись, что это самый прелестный вечер за долгие годы, и единственная неприятность состоит в том, что мои дочери просто опьянены любовью, но маркиз де Сен-Фарго уехал. Он сказал, что в Россию, потом в Индию, через Персию. Персия, Индия, только представь себе! Я все еще не могу опомниться…»
Маркиз де Сен-Фарго в самом деле отправился в Индию, но одиннадцать недель спустя. Его дела процветали. Он продал в Амстердаме четырнадцать из шестнадцати ограненных Шаленшоном изумрудов, один подарил Бриджмену и последний оставил себе. Средства от продажи были помещены в Амстердамский банк вместе с остатком эскудо и райсов. Голландцы не задавали нескромных вопросов. Они с Бриджменом вернулись в Лондон в начале февраля.
Прибыль банка Бриджмена и Хендрикса превзошла все ожидания англичанина. Вложения, сделанные при посредстве Амстердамского банка, были не менее удачны.
– Вы один из богатейших людей королевства, – объявил Бриджмен своему компаньону.
– Этим я обязан вам, Соломон.
– Я вознагражден за свои усилия, поскольку банк, который я бы никогда не подумал открыть в одиночку, обогатил и меня. Но у вас по-прежнему нет своего очага, Ян. – Бриджмен продолжал называть молодого человека этим именем. – Не хотите ли купить дом, земли или что там еще, пустить корни?..
– Быть может, когда-нибудь я об этом подумаю, но не сейчас, – ответил тот, стоя перед пылающим камином. – Видите ли, у меня всегда было чувство, что эти материальные блага обременяют человека. За покупкой дома неизбежно последуют предложения брака, а я, как вы сами когда-то заметили, не смогу уклоняться от этого до бесконечности. К тому же, если я пущу корни, как вы мне того желаете, понадобится объяснять как происхождение моего состояния, так и отсутствие у меня родственников. Это невозможно, как вы знаете. К тому же евреев повсюду считают вечными скитальцами, и вся святая вода в церквях ничего тут не изменит. Стоит всплыть малейшей крупице правды, как это вызовет бесконечные вынюхивания и рой сплетен. Все домогавшиеся брака в ужасе разбегутся. А от этого пострадает и банк, и ваша репутация.
Бриджмен печально кивнул. Все, что говорил молодой человек, было правдой. Из-за безысходности ситуации он вдруг испытал приступ такого уныния, словно Ян открыл ему, что неизлечимо болен. В течение двадцати месяцев, пока молодой человек был при нем, Соломон отдал ему то, что посвятил бы своему утраченному сыну. И даже больше, поскольку природные дарования Яна, его жизнь, хоть и юная, но уже необычайная, его острый ум, таящийся под оболочкой ангельской наивности, внушали Бриджмену чувство по меньшей мере столь же странное, как и сам юноша: будто он зачал этого мальчика с самой госпожой Удачей, как-то вечерком, когда та была в великодушном настроении.
Но Соломон сознавал также, что его творение обречено остаться незавершенным: он не мог ввести Яна в английское общество.
Впрочем, Ян и сам почувствовал, как его слова подействовали на друга.
– Вы не должны огорчаться из-за этого, Соломон. Став хорошим мужем, я покорился бы судьбе. В конце концов моя участь стала бы внушать вам жалость. Впрочем, у меня предчувствие, что я едва начал свое путешествие.
– Ваше путешествие?
– А разве жизнь – не путешествие? – ответил Ян с загадочной улыбкой. – Я намерен искать ответ на вопросы, которые задавал себе ваш друг Исаак Ньютон.
Ошеломленный Бриджмен бросил на своего собеседника вопросительный взгляд. Чтобы придать себе мужества, налил портвейна и стал потягивать его.
– Эликсир вечной молодости? – спросил он многозначительно. – Или философский камень?
– И то и другое. Не знаю, существуют ли они на самом деле, но отныне я не могу поступить иначе, кроме как заняться их поисками. Вечная жизнь может быть только вечной молодостью, а иначе… плачевно было бы веками влачить отнявшиеся члены. Что касается философского камня, то сами подумайте, какую необыкновенную власть он мог бы дать.
– И как вы распорядитесь этой властью?
– Наилучшим образом, Соломон, – ответил Ян, рассмеявшись.
Он сел рядом со своим компаньоном и тоже налил себе портвейна.
– Я употреблю ее для поддержки людей, которые этого достойны, и придам больше блеска добродетелям, которым вы меня обучили.
– Я обучил вас добродетелям? – переспросил Бриджмен недоверчиво.
– Великодушию, благородству и широте взглядов.
– Покорнейше благодарю, – воскликнул Бриджмен, смеясь. – Выходит, ученик чествует учителя!
Оба засмеялись. Потом Бриджмен велел подавать ужин, пытаясь казаться веселым, хотя уже предвидел длинную череду одиноких вечеров.
Ян Хендрикс объявил, но в довольно туманных выражениях, о своем намерении отправиться на Восток, на поиски древней мудрости.
– Я буду вам писать, – пообещал он Бриджмену.
Оставалось уладить материальные вопросы. По возвращении в Лондон Ян Хендрикс, то есть маркиз де Сен-Фарго, прежний Филипп Уэстбрук и Джон Таллис, а также Винсент Дрейк и, еще раньше, Висентино де ла Феи, заказал себе печать, которая по договоренности с собственным и другими банками предназначалась исключительно для удостоверения выписанных им векселей. Он велел вырезать на ней инициалы I. и М. по обе стороны трех языков пламени, откуда вылетал феникс. Тем не менее после взволнованного прощания со своим благодетелем он взял с собой достаточно золота на путь до Мономотапы и обратно, дабы избежать надобности подписывать векселя. И чем дольше он будет отсутствовать, тем большую прибыль принесут его деньги.
Он также получил от добрейшего доктора Джеремайи Хатчинса, врача Бриджмена, рецепт некоего душистого порошка, способного отгонять блох и клопов, поскольку, пожив в парижской гостинице, сохранил самые кошмарные воспоминания об этой кусачей мерзости. Теперь достаточно было слегка присыпать постель, чтобы обеспечить себе спокойную ночь. А поскольку средство еще и отдавало цедрой, розой и камфарой, то ничуть не оскорбляло обоняние.
Наконец, за кругленькую сумму в тридцать фунтов стерлингов Ян приобрел в фирме «Томас Темпион и сыновья» часы, внимательно выслушав советы часовщика, самого господина Темпиона: не встряхивать, хранить в специальном футляре, дабы уберечь от сильного холода или жары, способных повредить хрупкий механизм, ни в коем случае не открывать во влажном воздухе, избегать попадания воды и заводить каждый день, строго в одно и то же время. По крайней мере раз в год часы надлежало доверять опытному часовщику, чтобы прочистить и заново смазать, восстановить гармонию между колесиками и устранить любую причину замедления или ускорения хода. Вещь и в самом деле великолепная, в серебряном корпусе, уже украшенном гравировкой, где недоставало лишь монограммы владельца.
Ян сел на корабль, отплывавший на континент, и высадился в Роттердаме. Так он и приобрел чарующие нойенкирхенские воспоминания.
Одиннадцать недель, прошедших после его пребывания у Ротенбургов, были использованы, чтобы добраться через множество немецких государств до Австрийской империи и посетить различные исторические места. Всегда элегантный, удивлявший исключительной роскошью, сопровождаемый все теми же слугами, маркиз де Сен-Фарго, разумеется, завязал немало дружеских знакомств, отдавая предпочтение особам могущественным или титулованным.
Так, в Праге он не пренебрег вниманием, которое засвидетельствовал ему молодой граф Роберт фон Чернин. Они встретились в Императорской академии фехтования, расположенной рядом с Тинским кафедральным собором. Поскольку маркиз, по его собственным словам, решил приобщиться к тонкостям искусства этой знаменитой школы, его взял под свое крыло сам первый профессор, очарованный любезной самоуверенностью и обаянием француза. Граф Роберт удивился твердости руки чужестранца, и оба молодых человека решили помериться мастерством. Прочие ученики, все из аристократических семейств, прервали свои упражнения, чтобы наблюдать поединок. В итоге Сен-Фарго дважды задел своего противника. Грянули аплодисменты, профессор поздравил его, а граф Роберт, восхищенный, несмотря на свое поражение, пригласил победителя отужинать в его дворце.
Там француз опять восхитил всех своей непринужденностью (не считая алмазных пуговиц на жилете и уже известного сапфира).
