единого человека. Выказав больше злой воли, нежели мудрого предвидения, кремлевские заправилы собирались таким образом отомстить свободному миру в случае, если бы Советский Союз пал жертвой ядерного удара западных держав.

Римо с Чиуном удалось нейтрализовать Гордонса, но мастер Синанджу пал жертвой коварных лучей. С тех пор он никогда не забывал о том, что его насильственно стерилизовали.

Тот же факт, что в течение пятидесяти или семидесяти лет до насильственной стерилизации он даже не попытался обзавестись семьей и детьми, сознательно им игнорировался.

По причине стерилизации имя «Гордонс» действовало на старика как красная тряпка на быка, и стоило Римо упомянуть об андроиде, как Чиун выкладывал ему в очередной раз всю накопившуюся в душе горечь.

— У меня нет детей, и я бесплоден, — причитал он. — Я обречен на одиночество до конца своих дней, и мне уже никогда не обласкать сына. И хотя женщины и девы без конца предлагают себя для оплодотворения, я вынужден им отказывать, поскольку мои чресла не отягощены благодатным семенем.

— Ну разумеется, женщины и девы только тем и занимаются, что предлагают тебе свои услуги! Папочка, освежи мою память, напомни, когда такое было?

— Теперь они этого не делают, поскольку бесплодие превратилось в несмываемую печать на моем лице. Причем печальный знак расцвечен всеми возможными оттенками душевной скорби.

— Что ж, по крайней мере ты ему отомстил.

— Гордонс заслуживает тысячи смертей и самых страшных в мире смертных мук!

— По большому счету он никогда по-настоящему и не жил, а потому твои проклятия лишены смысла.

— Теперь судьба Дома тяжким бременем легла на мои хрупкие плечи, и ей, судьбе, все равно, в состоянии я продлить свой род или нет. И ты тоже хорош — копишь свое драгоценное семя, как жалкий скряга!

— Я отдаю все силы службе, — буркнул Римо.

— Скажи лучше, что в свое время разбазаривал его направо и налево! У тебя есть взрослый сын, которого ты не знаешь, и маленькая дочь, которую ты никогда не видел. Прямая линия Дома Синанджу вот-вот прервется — а он ерундой занимается!

— Во мне достаточно крови Дома и достаточно сил, чтобы при необходимости отковать тебе сколько угодно внуков.

— Лишних внуков не бывает. И пора бы уже начать.

Римо только плечами пожал. Тогда мастер Синанджу задал еще один, небезынтересный для ученика вопрос:

— Скажи, не тянет ли мой драгоценный сундук тебе плечи?

— Разве что самую малость, — удивился Римо.

— Так знай, с каждым твоим бездетным шагом он становится тяжелее!

— Что же все-таки у него внутри?

— Бремя вины!

— Слушай, может, замолчишь для разнообразия?

— Ты хотел знать правду? Я тебе скажу. Сундук пуст. В нем нет ничего, кроме бремени отягощающей тебя вины.

— Какой еще вины? В чем я, черт возьми, провинился?

— Да в том, что твои отпрыски не знают отца — точно так же, как ты не знал своего. История повторяется. И для твоих детей бремя станет еще тяжелее. Отпрыски Дома Синанджу разлетятся по всей земле подобно семенам какого-нибудь легкомысленного одуванчика.

— Вот если бы ветер унес заодно и сундук...

— В таком случае, — предупредил Чиун, — вместе с сундуком, без сомнения, унесет и тебя самого!

— Хорошо бы он унес меня туда, где чаще молчат, нежели болтают попусту, — вздохнул Римо.

Ассумпта Каакс — она же лейтенант Балам Фронта национального освобождения имени Бенито Хуареса осторожно двигалась по самому краю джунглей, следуя за запахом паленых кокосов.

Воздух был пронзительно холодным. Запах горелых зерен кукурузы смешивался с наплывающим волнами непривычным запахом серы.

Она подняла глаза. Местами небо заволокло дымкой, то ли это облака — предвестники дождя, то ли перемешанные с дымом массы горячего воздуха с горы Попо, — сказать с уверенностью было нельзя.

Преддверия дождя в воздухе не ощущалось, как не ощущался и воздух как таковой. Другими словами, окружающая атмосфера ничуть не напоминала характерного для джунглей Лакандона микроклимата с его чистыми и частыми ливнями, омывающими и освежающими все вокруг.

Ассумпта понимала, что дожди в Мехико разительно отличаются от дождей в Лакандоне. Климат в столице был отравлен испарениями многочисленных заводов и фабрик, да и тамошняя жизнь ничуть не походила на спокойное и временами даже дремотное здешнее существование.

Треск сломанной ветки мгновенно вывел ее из задумчивости. Она упала на густой травяной ковер джунглей и уставилась в черное пространство перед собой.

Вокруг — ни малейшего шевеления. Прошла минута; снова послышался треск — на этот раз слева.

Ассумпта сжала в руках оружие — так она ощущала больше уверенности. Ей случалось уже убивать людей, но то были солдаты! Самое страшное — убить по ошибке соплеменника-майя.

В третий раз хрустнуло где-то далеко впереди. Ассумпта насторожилась еще больше: индейцы майя, обутые в мягкие сандалии, ступали по своей земле неслышно, как дуновение ветра. Без сомнения, так шуметь могли только люди в тяжелых военных ботинках.

Наверняка солдадо. С другой стороны, под покровом ночи на встречу с товарищами мог спешить и хуаресиста.

Второй вариант, разумеется, был для девушки предпочтительнее, и она решила рискнуть. Медленно поднявшись на ноги, она двинулась на этот странный хруст.

— Ты слышишь, Чиун? — Римо мотнул головой, чтобы привлечь внимание старика к оглушительно прозвучавшему в ночной тиши звуку.

Мастер Синанджу повел маленькой птичьей головкой и вперился взглядом в темноту.

— Да. Видимо, тяжелые военные ботинки мешают кому-то ступать тихо.

— Слушай, я оставлю пока сундук под деревом? Ненадолго?

Чиун кивнул:

— Оставь, конечно. Бремя все равно последует за тобой хоть на край света — не важно, с сундуком ты или без.

И мастера Синанджу поспешили на звук. Две призрачные, бесплотные тени едва просматривались в чернильной темноте ночи.

Полковник Маурисио Примитиво притаился под деревом саподилла, и увидеть его со стороны практически было невозможно. В руках он держал несколько сухих веточек, которые подобрал по дороге. Время от времени полковник с хрустом ломал одну из веточек.

Хуаресиста, которого ему удалось выследить, обязательно придет на звук — он в этом не сомневался. Так, сломана очередная ветка. Когда стихло негромкое эхо, явственно послышался шорох.

— Уже ближе, — прошептал полковник. — Подходи, дорогой, подходи, — мурлыкал Примитиво себе под нос. — Верапас ты или кто другой, какая разница? В любом случае самый сердечный прием тебе обеспечен.

Он внимательно наблюдал за расчищенным пространством перед деревом. Сюда неминуемо должна была ступить нога партизана, поскольку это единственный удобный подход к засаде полковника.

Черный военный ботинок ступил на землю в трех футах от почти аналогичных ботинок полковника.

Отшвырнув ветки, Примитиво схватился за свой «хеклер-и-кох» и прошипел:

— Не двигайся, хуаресиста! Или придется тебе проститься с жизнью!

Хуаресиста замер. По всей видимости, он прошел неплохую школу.

— Ага. Буэно. Ты отлично все понимаешь, хотя и не видишь ни черта. Теперь медленно выходи на свет