внезапной поспешностью, не понятной ему самому, Грегориус тоже расплатился и вышел следом. Это был пожилой мужчина, который двигался медленно, приволакивая ногу и по временам останавливаясь, чтобы отдышаться. Грегориус проследовал за ним на приличном расстоянии до Байрру-Алту, верхнего города, пока тот не исчез за дверью неказистого обветшалого дома. На втором этаже зажегся свет, отодвинулась штора, и мужчина появился в открытом окне с сигаретой в зубах. Грегориус отступил к подъезду дома напротив и под прикрытием темноты заглянул в освещенную комнату. Диван с потертой гобеленовой обивкой, два не подходящих к нему кресла, буфет с посудой и маленькими статуэтками из цветного фарфора. Распятие на стене. И ни одной книги. Каково оно, быть этим мужчиной?
Мужчина закрыл окно и задернул штору. Грегориус вышел из тени подъезда. Ориентацию он потерял и просто зашагал по ближайшей улице вниз. Еще никогда он не шел вот так за кем-то по пятам с мыслью о том, как это, жить вместо своей чужой жизнью. Вспыхнувшее в нем любопытство было совершенно незнакомого рода и хорошо вписывалось в то новое состояние бодрствования, которое он ощутил в себе во время пути и с которым вышел на Лионский вокзал в Париже.
Временами он останавливался и вглядывался во тьму перед собой. Древние тексты, его древние тексты, они тоже были полны живых образов; читать и понимать их тоже значило читать и понимать жизнь. Почему же сейчас так ново все, что связано с аристократичным португальцем или с недавним хромоногим мужчиной? По сырой, выложенной плиткой мостовой он брел, осторожно переставляя ноги, и облегченно вздохнул, когда узнал Авенида-да-Либердаде.
Удар настиг его неожиданно. Он задумался и не услышал несущегося за спиной парня на роликах. Парень оказался верзилой и, обгоняя Грегориуса крутым виражом, угодил ему локтем в висок. Очки свалились. Оглушенный, ничего не разбирая вокруг, Грегориус по инерции пролетел пару шагов и, к своему ужасу, почувствовал под ногой хруст растоптанных очков. На него накатила паника. «Не забудьте запасные очки», — услышал он голос Доксиадеса. Потом присел на корточки и принялся на ощупь собирать осколки стекла и обломки оправы. Все, что удалось нащупать, он бережно сложил в носовой платок. Держась за стены домов, медленно перебирая ногами, он заковылял к отелю.
Ночной портье, увидев его, испуганно подскочил. Грегориус, продвигаясь вдоль стен вестибюля, смутно различил свое отражение в зеркале — из разбитого виска сочилась кровь. В лифте он прижал к ране салфетку, которую дал портье. Чуть не бегом он преодолел коридор, дрожащими руками открыл дверь и ринулся к саквояжу. Слезы радости выступили у него на глазах, когда пальцы нащупали прохладный металл очечника с запасными очками. Надев очки, Грегориус вытер кровь и залепил ссадину пластырем, тоже полученным от портье. Часы показывали половину третьего. В справочной аэропорта никто не отвечал. К четырем он заснул.
Если бы на следующий день Лиссабон не погрузился в ослепительный свет, размышлял позже Грегориус, дело приняло бы совершенно иной оборот. Наверное, тогда он поехал бы в аэропорт и ближайшим рейсом улетел домой. Но этот свет не оставил никакого шанса на отступление. Его сияние превращало прошлое в нечто далекое, почти нереальное, лишало всякой тени происходящее, и единственным выходом был прорыв в будущее, что бы там ни поджидало. Берн с его снегопадом отодвинулся в дальнюю даль, и Грегориусу даже верилось с трудом, что прошло всего лишь три дня с тех пор как он встретил на мосту таинственную португалку.
После завтрака он набрал номер офиса Жозе Антониу да Силвейры. Ответила секретарша. Не могла бы она порекомендовать глазного врача, владеющего немецким, французским или английским, попросил он. Через полчаса она перезвонила, передала приветы от Силвейры и сообщила адрес врача, женщины, много лет практиковавшей в университетских клиниках Коимбры[14] и Мюнхена, к которой ходила и его сестра.
Практика доктора находилась в квартале Алфама, старейшей части города за крепостью. Грегориус медленно брел ясным солнечным днем и тщательно обходил каждого, кто мог его нечаянно толкнуть. Время от времени он останавливался и тер глаза под толстыми стеклами очков: неужели это и в самом деле Лиссабон? Город, куда он приехал из-за того, что, разглядывая учеников, прокрутил свою жизнь с конца, и еще потому, что в руки ему попала книжка португальского врача.
Помещение, куда он вошел часом позже, выглядело совсем не похожим на приемную врача. Стены, обшитые панелями дорогих пород дерева, масляная живопись в подлинниках, толстые ковры — все это создавало впечатление, что находишься в апартаментах аристократического семейства, где все незыблемо и размеренно идет своим чередом. Грегориуса не удивило, что в приемной не было посетителей. Тот, кто обитает в таких апартаментах, в приеме пациентов не нуждается.
— Сеньора Эса сейчас выйдет, — сдержанно сказала женщина за стойкой.
Ничего в ее облике не выдавало ассистента врача. Единственное, что свидетельствовало о медицинской практике, — таблицы с именами и цифрами на светящемся мониторе. Грегориусу вспомнилась приемная Доксиадеса, заурядная и даже бедноватая, и медсестра с ее насмешливой манерой. Внезапно его пронзило чувство, что он совершает предательство, и поэтому он несказанно обрадовался, когда открылась дверь и вошла докторша, избавив его от этого неприятного ощущения.
Доктор Мариана Консейсан Эса была женщиной с большими темными глазами, которым нельзя не доверять. На беглом немецком, в котором промелькнули лишь одна-две незначительные ошибки, она поздоровалась и выразила радость видеть у себя друга Силвейры. Оказалось, что она уже в курсе дела. Как ему пришло в голову извиняться, — вежливо остановила она его сбивчивые объяснения. Естественно, что человек с такой близорукостью волнуется за разбитые очки и ему необходимо иметь запасные.
Грегориус разом успокоился. Он уютно устроился в кресле напротив ее стола и ощутил желание больше никогда не вставать отсюда. Казалось, у докторши был для него неограниченный запас времени. Такого чувства Грегориус еще ни разу не испытывал ни в одном врачебном кабинете, даже у Доксиадеса. Это было похоже на сон. Он-то думал, что она проведет обычную процедуру с тестами, чтобы определить диоптрию, выпишет рецепт, и он пойдет в оптику. Вместо этого она попросила вначале рассказать всю историю его близорукости, год за годом, шаг за шагом. Под конец, когда он протянул ей очки, она пристально посмотрела на него.
— Вы плохо спите? — неожиданно спросила она.
Затем они перешли к приборам.
Обследование длилось больше часа. Аппаратура тоже выглядела иначе, чем у Доксиадеса. Сеньора Эса с такой тщательностью изучала глазное дно, словно осваивалась в незнакомой местности. Особенно же поразило Грегориуса, что тест на остроту зрения она перепроверила трижды. Между процедурами она давала ему небольшую передышку, ненавязчиво вовлекая в разговор о его профессии.
— Зрение зависит от многих причин, — улыбнулась она, заметив его удивление.
В конце концов на рецепте появилось число диоптрий, довольно сильно отличавшееся от привычного, и значения для обоих глаз тоже разнились больше обыкновенного. Сеньора Эса, увидев замешательство Грегориуса, тронула его за руку.
— Давайте просто попробуем, — мягко сказала она.
Грегориус колебался между доверием и обороной. Доверие победило. Доктор дала ему визитку оптика и еще позвонила туда. Со звучанием ее португальского к Грегориусу вернулось и то очарование, которое он испытал, когда таинственная женщина на мосту Кирхенфельдбрюке произнесла слово
— Два дня, — сказала сеньора Эса, протягивая ему рецепт. — Быстрее, как говорил цезарь, при всем желании не получится.
Тут Грегориус вынул из кармана пиджака томик эссе Амадеу ди Праду, показал странное название издательства и рассказал о своих тщетных попытках найти его в адресной книге.
— Да, наверное, это авторское издание, — рассеянно проронила она. — А что касается «красных
