– А, ну да. Я бы тоже не прочь куда-нибудь податься из города. Пришлите открытку.

– Право, мне очень жаль…

– Ну что вы, что вы.

Я положил трубку. Я чувствовал на себе десницу рока. Даже воздух вокруг меня был душен, словно полон воскурений или цветочной пыльцы. Я посмотрел на часы. Пора было ехать в Ноттинг-Хилл. Я остановился перед горкой, где лежал на боку маленький буйвол со своей всадницей. Я так и не рискнул выправлять ножку буйвола из страха сломать хрупкую бронзу. За окном косое солнце бесплотным контрфорсом подпирало замызганную стену, высвечивая кружевным рельефом разводы грязи и трещины между кирпичами. Все и внутри и снаружи трепетало ясностью, казалось, неодушевленный мир готовился изречь слово.

И тут позвонили в дверь. Я пошел открывать. Это была Джулиан Баффин. Я поглядел на нее с недоумением.

– Брэдли! Ты забыл. Я пришла на беседу о «Гамлете».

– Я не забыл, – ответил я и про себя выругался. – Входи.

Она прошла впереди меня в гостиную и придвинула к инкрустированному столику два лирообразных стула. На один из них она села и положила перед собой открытую книгу. На ней были лиловые сапоги, ярко- розовое трико, какое называют теперь колготками, и короткое, похожее на рубаху сиреневое платье. Свои густые золотисто-русые волосы она зачесала или просто закинула назад, и они стояли веером позади ее головы. Лицо ее сияло летом, солнцем, здоровьем.

– Те самые сапожки, – сказал я.

– Да. Жарковато, конечно, но я хотела показаться в них тебе. Они мне так нравятся, я ужасно тебе благодарна. Ты в самом деле не против, если мы поговорим немного о Шекспире? У тебя такой вид, будто ты куда-то собрался. Ты правда помнил, что я должна прийти?

– Да, да. Конечно.

– Ах, Брэдли, ты так успокоительно действуешь на мои нервы! Меня все раздражают, кроме тебя. Я не стала доставать второй текст. У тебя ведь есть?

– Да. Вот, пожалуйста.

Я сел против нее. Она сидела на стуле боком, выставив из-под стола ноги в лиловых сапожках. Я оседлал свой стул, сжимая его коленями. И открыл лежащий на столе том Шекспира. Джулиан рассмеялась.

– Чему ты смеешься?

– У тебя такой деловитый вид. Убеждена, что ты не ждал меня. Забыл и думать о моем существовании. А теперь вот сидишь – вылитый школьный учитель.

– Может, ты тоже успокоительно действуешь на мои нервы.

– Брэдли, как это все здорово!

– Еще ничего не было. Может быть, выйдет совсем не здорово. Что будем делать?

– Я буду задавать вопросы, а ты отвечай.

– Что ж. Начинай.

– Видишь, у меня тут целый список вопросов.

– На этот я уже ответил.

– Про Гертруду и… Да, но ты меня не убедил.

– Ты что же, намерена отнимать у меня время этими вопросами да еще не верить моим ответам?

– Это могло бы оказаться отправной точкой для дискуссии.

– Ах, у нас еще и дискуссия, оказывается, будет?

– Если у тебя найдется время. Я ведь понимаю, как тебе некогда.

– Ничуть. Мне абсолютно нечего делать.

– Я думала, ты пишешь книгу.

– Все враки.

– Ну вот, ты опять меня дурачишь.

– Ладно, давай. Не сидеть же нам целый день.

– Почему Гамлет медлит с убийством Клавдия?

– Потому что он мечтательный и совестливый молодой интеллигент и не склонен с бухты-барахты убивать человека только потому, что ему привиделась чья-то тень. Следующий вопрос?

– Брэдли, но ведь ты же сам сказал, что призрак был настоящий.

– Это я знаю, что он настоящий, а Гамлет не знает.

– М-м. Но ведь должна быть еще и другая, более глубокая причина его нерешительности, разве не в этом смысл пьесы?

– Я не говорил, что не было другой причины.

– Какая же?