– А какие там были товары на верхних полках! Залежавшиеся. Старые высохшие бутылки из-под чернил, выщербленные тарелки.

– Мне часто снится наш магазин.

– И мне. Чуть не каждую неделю.

– И что удивительно, это всегда кошмары, я испытываю страх.

– Когда мне снится магазин, – сказала Присцилла, – там всегда пусто, большое пустое помещение, все деревянное, пустые полки, прилавки, ящики.

– Вы, конечно, знаете, что такой сон означает? – заметил Фрэнсис. – Материнское чрево.

– Пустое материнское чрево, – повторила Присцилла, опять сухо всхлипнула и заплакала, прикрыв лицо широким, болтающимся рукавом моей пижамы.

– Какая чушь, – сказал я.

– Нет, не пустое. Вы в нем. Вы вспоминаете свою жизнь в материнском чреве.

– Глупости! Как это можно помнить? Да это и невозможно ни доказать, ни проверить. Ну ладно, Присцилла, перестань, тебе пора спать.

– Я весь день спала… Как я теперь усну?..

– Уснете, – сказал Фрэнсис. – В шоколаде была снотворная таблетка.

– Вы меня опаиваете. Роджер хотел меня отравить…

Я сделал Фрэнсису знак, и он ушел, неслышно ступая и бормоча под нос извинения.

– Господи, ну что мне делать?..

– Ляг и усни.

– Брэдли, ты ведь не допустишь, чтобы меня объявили сумасшедшей? Роджер один раз сказал, что я душевнобольная, что ему придется освидетельствовать меня и засадить в сумасшедший дом.

– Его самого надо освидетельствовать и засадить в сумасшедший дом.

– Брэдли, Брэдли, что со мной теперь будет? Мне остается только убить себя, другого выхода нет. Вернуться к Роджеру я не могу, он умерщвляет мне душу, он сводит меня с ума. Разобьет что-нибудь и говорит, что это я, – просто-де память потеряла, не помню.

– Он очень плохой человек.

– Нет, это я плохая, такая плохая, я говорила ему ужасные вещи. Я уверена, что у него были женщины. Один раз я нашла носовой платок. А я пользуюсь только косметическими салфетками.

– Ляг поудобнее, Присцилла. Дай я поправлю тебе подушки.

– Возьми меня за руку, Брэдли.

– Я и держу тебя за руку.

– Если хочешь убить себя, это признак сумасшествия?

– Нет. И ты вовсе не хочешь убить себя. У тебя просто депрессия.

– Депрессия! Если бы ты только знал, каково это – быть на моем месте! У меня такое чувство, будто я сделана из старых тряпок – труп из тряпок. О Брэдли, не уходи от меня, я сойду с ума в темноте.

– Помнишь, когда мы были совсем маленькие, мы просили маму, чтобы она не ложилась спать и всю ночь нас сторожила? Она соглашалась, и мы сразу же засыпали, а она тихонько уходила.

– И ночник. Брэдли, может быть, мне можно поставить ночник?

– У меня нет ночника, и сейчас уже поздно. Завтра я тебе достану. Тут лампа, у кровати, можешь включить, когда захочешь.

– У Кристиан над дверью такое полукруглое окно, и в него падал свет из коридора.

– Я оставлю дверь приоткрытой, тебе будет виден свет с лестницы.

– Я просто умру от страха в темноте, мысли мои меня убьют.

– Послушай, Присцилла, я послезавтра уезжаю из города работать. Ненадолго. Тебя я поручу Фрэнсису…

– Нет, нет, нет! Брэдли, не уезжай, не оставляй меня, может прийти Роджер…

– Он не может прийти, я это точно знаю.

– Если он придет, – я умру от стыда и страха… О, моя жизнь так ужасна, мое существование так страшно, ты не можешь себе представить, каково это – просыпаться каждое утро и каждое утро убеждаться, что все по-прежнему, что ты – это ты и от этого ужаса никуда не деться. Брэдли, ты не можешь уехать, скажи, ты ведь не уедешь? У меня же никого нет, кроме тебя.

– Ну, хорошо, хорошо.

– Обещай, что ты не уедешь, ты обещаешь?

– Хорошо, пока не уеду.

– Нет, ты скажи: «Обещаю», скажи это слово.

– Обещаю.