постель, а не просто смирилась с его присутствием в ней.

— Твоя мама, наверное, надеялась, что все еще наладится.

— Если только в самом начале, но к тому времени, когда я пошел в школу, все уже стало слишком плохо. Он напивался каждые выходные и так же часто слетал с катушек. Чем старше я становился, тем чаще видел его пьяным и среди недели. А мама всегда находила ему оправдание. По-моему, все дело в том, что отцу стало наплевать на нас, — и он все пил и пил, а мама совсем перестала думать о себе, поэтому и не уходила от него.

— Тебе, наверное, было больно все это видеть.

— Да, очень.

Ей понравилось, что он больше не пытался этого отрицать.

— Знаешь, Даниэль, хотя у моего отца и было несколько странное представление о том, как следует воспитывать ребенка, но он всегда любил меня. Он никогда сознательно не причинил бы мне боль. Я знаю, для тебя это мало что меняет, но мне жаль, что твой отец был так жесток с тобой.

— А я больше сожалею о том, что он причинил боль матери. И я не думаю, что тебе в детстве так уж легко давалась отцовская муштра.

— Отец вел себя со мной намного терпимее, чем со своими стажерами… пока я не подросла. Потом, правда, он уже не давал поблажек, справедливо полагая, что я способна превзойти их всех.

— Ты?

— Да. И я очень старалась. Я думала, что между его любовью ко мне и тем, смогу ли я стать лучшей из лучших, существовала прямая зависимость. Лишь пару лет назад я поняла, что папа любил меня не за что-то, а просто потому, что я есть в его жизни.

— Что тогда произошло?

— Как-то на одном из заданий я получила тяжелое ранение, моя жизнь буквально висела на волоске. Я тогда десять недель провалялась в госпитале на Ближнем Востоке. — Эти воспоминания вызвали у девушки сильную дрожь, даже несмотря на горячую воду, пузырящуюся вокруг. — Так вот, отец отменил весеннюю сессию и срочно вылетел туда, чтобы быть рядом со мной. Всю ночь он просидел у моей койки и плакал, без конца повторяя, как сильно любит меня, и умолял не оставлять его одного. Я никогда раньше не видела его слез. Я тогда совсем не могла говорить, хотя все время пыталась дать ему понять, что волноваться не о чем, и что все у нас будет хорошо. Помню, папа наотрез отказывался покидать палату до тех пор, пока не миновал кризис.

— Он понял, что его методы воспитания как раз и привели к тому, что твоя жизнь оказалась под угрозой, а ведь именно от этого он и пытался тебя защитить.

— Ты очень сообразителен, Даниэль. Я тоже думаю, что именно это он тогда и чувствовал.

— Я прочел слишком много его личных записей, чтобы не догадаться, какова была его реакция, когда он увидел тебя чуть ли не при смерти. На его месте я изводил бы себя точно так же.

— У тебя с моим отцом много общего.

— Нет. Что касается твоей защиты, он преуспел в этом гораздо больше меня.

— Папа так не считал, когда меня ранили, и постоянно твердил, что виноват, а я не могла разобраться почему. Теперь я это поняла. А тогда четко уяснила для себя только одно: он любит меня совсем не за то, что из меня получился отличный солдат. Он любит меня просто потому, что я его дочь.

— Поняв это, ты решила выйти из дела?

— Когда я осознала, что могу рассчитывать на отцовскую любовь, даже если оставлю службу, то спросила себя: «А хочу ли я потратить на это всю свою жизнь?» Ответ оказался на редкость простым и очевидным: «Нет, не хочу».

— Ты действительно решила заняться компьютерами?

— Ну, у меня, конечно, есть кое-какие способности. Но я совсем не похожа в этом отношении на Клер или Хотвайра. Меня вполне устроила бы работа в компании, где ценились бы мои познания в программировании, но я никогда не стала бы зацикливаться на этом.

— Значит, ты еще не решила, будешь ли работать в консалтинговой фирме Вулфа и Хотвайра?

— Еще нет. Передо мной весь мир, и я пока не определилась со своим местом в нем и еще не решила, чем хочу заниматься. Знаешь, довольно странно осознать в возрасте двадцати шести лет, что можно выбрать любой путь и стать тем, кем захочешь.

— Что касается меня, то, сколько себя помню, всегда хотел служить в спецназе. Я и к рейнджерам присоединился потому, что армия являлась самой «доступной» военной организацией.

— Почему же ты ушел?

— После смерти мамы я больше не мог там оставаться.

— Из-за того что ты отказал ей, когда она просила тебя уйти из армии и вернуться домой, чтобы заботиться об отце? Ты чувствовал себя виноватым, продолжая заниматься любимым делом в то время, как твоя мама была мертва?

— Да.

Хотя Джози и понимала мотивы его поступка, она не могла не осознавать того, какую огромную жертву пришлось ему принести.

— Ты просто уникальный солдат, Даниэль.

— Кроме того, у наемников гораздо больше свободы, чем было у меня в отряде рейнджеров.

— Да, хотя, думаю, если бы ты остался в армии, был бы счастливее.

Даниэль, так ничего и не ответив, осторожно развернул девушку спиной к себе, пристроив ее голову на свое плечо. Какое-то время оба молчали, окутанные ночным безмолвием, а Джози, запрокинув голову, задумчиво вглядывалась в покрытый звездами темный небосвод.

— В этом году отца должны условно-досрочно освободить из тюрьмы. — То, что Даниэль все-таки прореагировал на ее замечание после такой длительной паузы, сильно удивило Джози, хотя и не больше, чем произнесенные им слова.

— Я думала, ты не интересуешься его судьбой.

— Я этого и не делаю, в отличие от старшины. Он даже специально ездил на свидание к Грому.

— Он предлагал тебе поехать с ним?

— Нет. Он считает, что это один из тех поступков, которые следует совершать, только если к этому лежит душа.

Да, похоже, старшина Даниэля был по-настоящему мудрым человеком.

— А ты хотел бы поговорить с отцом?

— Хотелось бы спросить, стоила ли выпивка маминой жизни.

Внутренним чутьем, не раз спасавшим ее, Джози отлично понимала, что Даниэль жаждал расспросить отца о гораздо большем, но она не стала развивать эту тему. Девушка лишь понадеялась, что если когда- нибудь он все же решится увидеться с отцом, то позволит ей быть рядом, потому что независимо от того, каким бесстрастным он сейчас казался, его сердце не было столь неуязвимым, как ему хотелось бы думать.

— Он говорил твоему другу, что хочет видеть тебя?

— Если бы отец просил об этом, то старшина Корделл передал бы мне его слова. Так что… Нет, он не просил.

— Даниэль, независимо от того, как ты решишь поступить, я считаю, что ты замечательный человек.

— Знаешь, милая, я все чаще думаю, что ты слишком хороша для меня.

— Спасибо.

Джози подумала, что они уже потратили достаточно времени, обсуждая серьезные и важные темы. Сейчас Даниэль нуждался в том, чтобы переключить внимание на что-то более приятное, и у нее созрела неплохая идея, как этого добиться.

Небрежным движением руки, скользнув вверх по его бедру, она как бы невзначай задела член, и его плоть тотчас же отвердела и поднялась, а сердце громко и учащенно забилось.

Джози улыбнулась и нарочито расслабленно откинулась назад, словно у нее не было никаких забот в этом мире, в то время как ее рука продолжала свое провокационное исследование, спускаясь все ниже.

— Даниэль, посмотри, какие сегодня звезды.