На языке простого люда — идиш — С хозяином заводим разговор. На языке знакомом и веселом Приветствие радушное звучит: — Шолом Алейхем! — мне он говорит. И отвечаю я: «Алейхем шолом!» — Откуда ж вы, позвольте вас спросить? Какие ветры по миру носили? — Как видите, хозяин, из России… — Он на погоны глазом стал косить. — Э-э-э, как же не слыхали! Мир болтлив, Как тот раввин из нашей синагоги. Мой дед едва унес оттуда ноги, Когда еще, хи-хи, Я был соплив. Вы скажете, он подобру сбежал? Его богаче не было в Одессе! А вы — откуда? Извините, если… — Есть город там такой — Биробиджан… — Ах, — будто треснул на зубах орех, — Туда же можно ехать на кончину! Тайга, медведи, небеса с овчину… Простите мне, хи-хи, мой глупый смех… — И он, повеселев и поблажев, Прошелся за прилавком, подбоченясь… — Еще вопрос имею к вам, почтенный: Какой вы там имеете гешефт? То на меня он весело глядел. То зло — на автоматную гашетку… — Простите, — отвечаю, — но гешефтом В знакомом идиш я не овладел. — Как можете шутить, — скривил он рот. Но вот опять затараторил бойко: — Мы магазин имеем? Маслобойку?.. Чем делаем свой маленький доход? Тут я захохотал — о, бизнесмен! Лицо дельца враз вытянулось тупо. — А мой гешефт понять вам недоступно! Простите мне, — ха-ха! — мой глупый смех. Спросить позвольте: вы давно с Луны? Я вижу бизнес вам проел печенку. Вы все еще — хозяином лавчонки, А я давно — хозяином страны. Я — тракторист, хозяин. Я пашу — И пышен хлеб мой на столе Отчизны! Вот это, я сказать вам должен, — бизнес. О чем я, кстати, и стихи пишу. О, у меня богаты закрома, Засыпанные этими руками! Но час пришел — бороться с сорняками Нас призвала история сама. А как живем, так тот напрасен спор: Что спорить, если прежде не увидишь?.. Тем кончился на языке, на идиш, Приятный обоюдно разговор. Боюсь, это его последний разговор и с российским читателем…
* * * Эммануила Казакевича, автора знаменитой «Звезды», рекомендовать не нужно. Хотя, может быть, и стоит задуматься, почему он не вплел в свой шедевр никаких еврейских мелодий. В расчетливости геройского разведчика, пробивавшегося на фронт с риском загреметь в штрафбат, заподозрить трудно. Скорее всего, он стремился в своей балладе избежать психологической и идейной усложненности, с которыми неизбежно связана еврейская тема.
За свою военную прозу Казакевич дважды награждался Сталинскими премиями, но его идишистский биробиджанский период сегодня совершенно забыт. И может быть, напрасно. Советую прочесть его стихотворение и маленькую поэму 1936 года. Как минимум, это документы эпохи.
Земля, на которой я счастлив Я, коня не седлая, Взлетел на него. И шарахнулись в стороны Синие тени. Я наметом лечу Среди сказочных гор По обильному августу В рыжем цветеньи. От Биры до Хингана, Коня горяча, Мимо пасек, Пропахших медвяным настоем, Сквозь смолистые запахи Кедрача Я лечу. И я вижу — Земля моя строит. Мне навстречу Выходят мои земляки.
