– Все кончено. Он умер. Когда Наригорм прибежала за помощью, я кинулся сюда со всех ног, но не успел, слишком поздно…

– Наригорм?

– Она крикнула, что Родриго упал и задохнулся, потому что туман в ложбине ядовит. Поначалу я не поверил ей, но, когда она сказала про мертвых зверьков, я все понял. Бедняжка, от страха она совсем потеряла голову!

– Так ведь это Наригорм во всем…

Кашель Родриго не дал мне договорить. Его грудь сотряс слабый толчок. Осмонд тут же усадил Родриго на землю, и вдвоем мы принялись его обмахивать. Наконец дыхание Родриго выровнялось, веки затрепетали. Он стал кашлять, затем, обессилев, вновь откинулся на руки Осмонда. Грудь болезненно вздымалась и опускалась, но главное, он был жив. Родриго был жив!

Он не скоро встал на ноги и лишь с нашей помощью смог преодолеть короткий путь до лагеря. Навстречу выбежала Адела и чуть снова не задушила нас в объятиях. Мы устроили Родриго рядом с грудой дорожных котомок, и там он остался лежать, кашляя и хрипя, слишком слабый, чтобы подняться.

Никто из нас в ту ночь не сомкнул глаз. Адела и Осмонд боялись, что, если мы уснем, яд снова начнет действовать.

Всю ночь они отпаивали нас похлебкой и непрестанно тормошили, стоило нам смежить веки. Руки и ноги ломило, словно в лихорадке. Родриго досталось не меньше, всю ночь он стонал и кашлял рядом со мной. Но главное – мы были живы.

Адела и Осмонд с тревогой всматривались в наши лица. Наригорм, как обычно, сохраняла бесстрастие. Обрывки воспоминаний о событиях минувшей ночи мелькали в мозгу, однако головокружение и головная боль мешали сосредоточиться. Думать не хотелось, хотелось только спать.

Никогда еще рассвет не казался мне таким желанным. Вместе с криками чаек и ржанок бледная полоска появилась на небе у дальнего края болот, и ночь нехотя отползла, словно волна при отливе. Адела решила, что теперь мы с Родриго можем поспать.

Когда мы вновь открыли глаза, солнце стояло высоко над холмами. Дул пронизывающий ветер, заставляя кутаться в плащи. Родриго тер глаза, Адела протягивала ему горячую миску.

Родриго печально улыбнулся.

– Как ты, камлот? – спросила Адела.

– Худшее похмелье в моей жизни, хоть я не брал в рот ни капли выпивки. А ты, Родриго?

– А меня словно сбросила лошадь, да еще и заехала копытом по голове, хоть в седло я вчера не садился. Осмонд сказал мне, что, спасая меня, ты рисковал жизнью, камлот. Я – твой вечный должник, дружище.

– Мы оба в долгу перед Осмондом. Если бы не он, нам ни за что не выбраться.

– И перед Наригорм, – добавил Родриго, – если бы она не догадалась, что туман ядовит, и не позвала на помощь… А я был так глуп и не чуял опасности!

Упоминание о Наригорм заставило меня поежиться.

– Где она?

– На охоте с Осмондом, – отвечала Адела. – Бедняжка ужасно за вас с Родриго переживала, вот Осмонд и решил, что ей нужно развеяться.

Солнце висело высоко в небе, значит, скоро они вернутся.

– Родриго, ты что-нибудь о вчерашнем вечере помнишь?

Он потер виски.

– Немного. О чем-то разговаривал с тобой, затем шел между деревьями в темноте. Наверное, возвращался в лагерь. Потом открываю глаза, а Осмонд бьет меня по щекам.

Родриго снова улыбнулся печально.

– У твоего мужа тяжелая рука, Адела. Теперь несколько раз подумаю, прежде чем ввязаться с ним в драку.

– И больше ничего? Что привело тебя в ложбину? Постарайся вспомнить, это важно. Когда ты услышал вой?

Родриго поморщился и сжал голову руками.

– Не помню. Кажется, когда шел между деревьями, но я не мог понять, откуда идет звук. Тогда я решил спуститься в ложбину, где деревьев не было. А затем в небо прямо надо мной взмыла громадная стая лебедей. Ну и шум они подняли! Я едва мог дышать, хотел заслониться от них.

Воспоминания возвращались к Родриго. Он закрыл руками лицо и задрожал.

– Так вот почему ты опустил голову и вдохнул туман! Только не было ни лебедей, ни волка, Родриго. Все эти звуки создавала Наригорм. Я сам видел. Она следила за тобой из-за деревьев. Звук исходил от нее. Все это время она заставляла нас верить, будто мы слышим волка.

Если бы у меня выросла вторая голова, вряд ли в глазах Родриго и Аделы отразилось бы большее удивление. Наконец Адела решилась:

– Как маленькая девочка может издавать такие звуки? Да и сам посуди, Наригорм всегда была рядом с нами! Это все яд, у тебя начались видения, камлот.

– При чем здесь яд? Никакого волка не было! Наригорм насылала морок, сила рун придавала ему форму волка, а иногда лебедей. Со временем она уморила бы нас всех, да вчера у нее не вышло. В рунах Наригорм прочла не пророчество, а проклятие. Она своей рукой вызвала к жизни силу тролльей руны.

– Это безумие, камлот! – воскликнул Родриго. – Адела права, теперь тебе везде мерещатся черти. Наригорм позвала на помощь, разве не так, Адела? Она спасла нас!

– Родриго, послушай, как все было. Мне удалось разрушить морок, однако Наригорм удерживала меня разговором, а когда решила, что тебе конец, отправила в ложбину. И только потом вернулась в лагерь за Осмондом. Она знала, что он не успеет, что к его приходу мы оба задохнемся. Наригорм часами просиживала у кромки ложбины, наблюдая за зверьками! Она видела, что обычно смерть наступает быстро. Возможно, она думала, что и Осмонд сгинет в тумане, когда станет нас искать.

Родриго нахмурился.

– Я тебе не верю, камлот. Может, и не было никаких лебедей и виноват во всем этот белый ядовитый туман, но волк существует! Наригорм не смогла бы создать такой звук.

Он с усилием поднялся на ноги и заковылял к отмели, давая понять, что не намерен продолжать разговор.

– Хорошо, допустим, волк существует. Скажи, Адела, забрал ли он ночью реликварий?

Адела нехотя покачала головой.

– Это ничего не доказывает, камлот! Мы не ложились всю ночь, он не стал бы так рисковать!

– Адела, можешь не верить мне, но пообещай, что не позволишь Наригорм узнать, что Осмонд – твой брат.

– Нет, это неправда! Осмонд – мой муж!

– Он – твой брат и отец Карвина.

Адела опустила голову, стыдясь смотреть мне в глаза.

– Я подозревал вас с первой ночи в пещере, однако понял, когда ты рожала. Осмонд выкрал тебя из монастыря, где тебя заперли, потому что ты ждала ребенка?

По-прежнему не поднимая глаз, Адела кивнула. Покрывало опустилось на пунцовые щеки.

– Меня обручили с купцом, другом отца, но он был в отъезде по торговым делам, поэтому свадьбу решили сыграть после его возвращения. Еще до того кузина нашептала матери, что на моем белье вот уже два месяца нет пятен крови. Мать позвала лекаря, и, когда он объявил, что… что у меня будет маленький, родители впали в ярость. Они знали, что теперь купец разорвет помолвку, да и кто бы на его месте такое стерпел? Они требовали назвать отца ребенка, но я не сказала, даже когда меня били. Родители укоряли меня, что я без их ведома была с мужчиной. Если бы они знали, что мужчина этот – мой брат!..

Меня с позором отправили в монастырь. Монашки обходились со мной как с последней дрянью, достойной лишь того, чтобы голыми ногами месить грязь на городских улицах. Меня заперли в холодном темном склепе и морили голодом. Наверное, надеялись, что я потеряю ребенка.

«Плод греха», вот как они его называли. Если бы монашки знали, какого греха! Но я хотела этого ребенка, пусть ему и суждено навеки меня обесчестить. Хотела, потому что Карвин – сын Осмонда. С тех