На следующее утро лило так же, как вчера и третьего дня. Дождь загоняет людей в себя. Под дождем никто не смотрит на других; все бредут, пригнувшись и глядя на лужи под ногами. Мы с Родриго и Жофре шли одной дорогой, но не замечали друг друга; мне бы ничего не стоило пройти мимо, если бы юноша не стонал, как готовая отелиться корова, и не останавливался через каждые два шага, чтобы сблевать в канаву.

Родриго что-то говорил строгим голосом и в то же время участливо гладил ученика по спине.

Осторожность вынудила меня прикрыть лицо плащом и, не приближаясь, спросить:

– Он болен?

Кровь Господня! И дернуло же меня заступиться за них перед трактирщиком! Если у мальчишки чума…

Родриго вскинул голову, потом натянуто улыбнулся.

– Нет, камлот, это не болезнь. Просто его желудок непривычен к дешевому вину.

Юноша снова застонал, держась за голову. Глаза его были налиты кровью, лицо – цвета скисшего молока.

– Может, беда не в дешевизне вина, а в его количестве?

Родриго поморщился, но возражать не стал. Юноша согнулся от очередного позыва к рвоте.

– Ты рано вышел, камлот. Далеко путь держишь?

Отвечать ли на такие вопросы? Не люблю обсуждать свои дела с чужаками. Расскажешь, куда идешь, – начнут спрашивать откуда, да из каких ты краев и где твои корни. Что я хочу одного – вырвать эти корни, – никому не понять.

Однако учтивость Родриго подкупала – ему невозможно было не ответить.

– Иду в Норт-Марстон к усыпальнице святого Джона Шорна. Там можно подзаработать, да и от портов подальше.

Городок этот мне случалось навещать и раньше. Самое место, чтобы пересидеть осенние дожди, а то и всю зиму. Только глупцы верили, что чума не распространится в глубь страны. Однако мы думали, что она не достигнет Норт-Марстона, по крайней мере до холодов, а уж с наступлением зимней стужи наверняка пойдет на убыль, как летние лихорадки. Дожить бы до первых морозов, а к Рождеству все само кончится – так говорили многие, и я в их числе.

– А вы куда?

Родриго, как и я прежде, промедлил с ответом, явно не желая открывать всю правду.

– Мы идем в поместье Монсель, это недалеко. Наш господин часто наезжал туда в гости, и мы с ним. Хозяйка дома всегда хвалила нашу игру. Попросимся к ней.

– Только зря время потратите. Говорят, они все переехали в летнее поместье и вернутся не скоро.

Родриго сразу сник. Мне было знакомо это выражение: люди, привыкшие жить на господских харчах, оставшись без покровительства, оказываются беспомощны, словно брошенная в лесу комнатная собачка.

– Вам надо идти на ярмарку, а лучше – в святые места. Ярмарки длятся от силы неделю, а в святых местах всегда людно. Найдите такое, куда стекается много паломников, и заведите дружбу с кем-нибудь из местных трактирщиков. Паломники любят развлечься по вечерам. Играйте военные песни мужчинам, любовные – женщинам и без труда заработаете на сухую постель и горячую еду.

Жофре громко застонал.

– Сейчас тебе тошно думать о еде, но погоди, похмелье выветрится. Как брюхо сведет от голода – застонешь громче теперешнего.

Юноша наградил меня ненавидящим взглядом, прислонился к дереву и закрыл глаза.

– Однако в трактирах наверняка уже обосновались другие менестрели? – спросил Родриго.

– Да не иначе, но ученик твой – малый пригожий, по крайней мере, когда трезв и умыт. – (Добавление необходимое, поскольку сейчас опухшее и злое лицо Жофре было очень далеко от миловидности.) – Если убедишь его обхаживать состоятельных матрон, а не их дочек, без денег не останетесь. Вы оба не в пример лучше обычных нищих музыкантов. Купчихи мнят себя знатными дамами и щедро платят тем, кто умеет им потрафить. Может, вам повезет найти себе новых хозяев. Среди паломников много дворян – у них больше денег на дорогу и больше грехов, которые надо замаливать.

– Как ты думаешь, там, куда ты идешь, мы сумеем пристроиться?

Черт меня дернул сказать, куда я иду. Теперь от них не отвяжешься!

– Туда неделя хода. Я пойду через ярмарки. Вам лучше присмотреть себе что-нибудь поближе.

– Я не могу идти, я болен, – простонал юноша.

– I denti di Dio! Зубы господни! А кто виноват? – рявкнул Родриго. У Жофре лицо стало такое, будто ему дали пощечину.

Родриго сам опешил от своей резкости и заговорил мягче, как мать с капризным ребенком:

– От ходьбы тебе станет легче, а здесь нам оставаться нельзя. Надо искать пристанище. Без еды и крова ты заболеешь. – Он с тревогой обернулся ко мне. – Ты знаешь, как идти к этой усыпальнице? Поможешь нам прокормиться по дороге?

Ну что тут сделаешь? Родриго наверняка поднаторел в дворцовых интригах и сложном придворном этикете, но послать их одних на ярмарку было все равно что отправить младенцев в бой.

– Вам придется идти моим шагом. Я уже не так проворен, как прежде.

Родриго обернулся к Жофре.

– Думаю, нам и самим лучше пока идти потихоньку.

Так ко мне пристали попутчики – первые, хотя далеко не последние. В то утро мне казалось, что я оказываю им благодеяние, спасаю бедолаг от необходимости самим учиться суровой дорожной жизни. Избавлю их от голода днем, холода и бесприютности ночью – всего того, что выпало когда-то на мою долю. Однако куда милосерднее было бы бросить их на дороге, нежели втягивать в то, что из всего этого получилось.