– Я подумал, что лучше не попадаться на глаза другим путешественникам, вдруг кто-нибудь из них… – Он не договорил, и вид у него снова стал совершенно убитый. – И вообще, захотелось сделать что-нибудь хорошее. Я неделю ем ваш хлеб и ничем его не отработал. Бедную Ксанф надо было почистить от грязи – лошади от нее простужаются, грязная шкура не греет. И копыта тоже гниют, если их не чистить.

Словно в подтверждение этих слов, Ксанф тихонько заржала и ткнулась мордой ему в плечо. Сигнус с улыбкой продолжил водить по ней щеткой.

– Разве Зофиил не позаботился о лошади, когда ставил ее в стойло?

– Он ее накормил, потом заторопился к фургону. Сказал, что хочет проверить, как закреплены ящики. Но не будем о Зофииле. Ответь лучше, что вы с послушником затеяли? Неужто ты надеешься продать старые монашеские рясы бедным? Много за них не выручишь, во всяком случае, не столько, чтобы стоило тащить с собой эту ветошь.

– Не бедным, Сигнус, а богатым. Тем, кто по бедности стал бы одеваться в такую рванину, не хватит денег ее купить.

– Да богачи в таком в гроб лечь не согласятся!

– Ошибаешься, мил человек. В гроб как раз и согласятся.

Он непонимающе затряс головой.

– Богачи, у которых совесть нечиста, покупают старые рясы для своего погребения, чтобы черт, посланный забрать их душу в ад за грехи, решил, что перед ним не богатый грешник, а бедный набожный чернец, и вернулся ни с чем. Если монах, который носил рясу, отличался истинным благочестием, то аромат святости впитывается в рясу и сокращает срок пребывания грешника в чистилище или даже отверзает ему райские двери. Вот понюхай.

Сигнус отшатнулся от вони.

– Ангелы почуют аромат святости, исходящий от этого одеяния, раньше, чем богатый грешник поднимется по лестнице. Они слетятся к воротам и не станут расспрашивать новоприбывшего ни о чем, потому что сразу бросятся носить ему воду для мытья.

– Неужели они думают, что ангелов и чертей можно обмануть?

– Если человек глуп, он считает легковерными глупцами всех, даже чертей. А если это утешит в последние часы его и скорбящих родственников, то что тут дурного? Всякий, богат он или беден, ищет надежды на смертном одре, и каждая вдова нуждается в утешении.

– Но богач может оставить деньги на панихиды и заупокойные мессы, чтобы сократить время своего пребывания в чистилище.

– Слишком ненадежно. Богатые привыкли не доверять ближним. Они знают: покорства можно добиться либо деньгами, либо запугиванием. Умерший богач уже не может внушать страх; а что, если деньги закончатся или те, кому они заплачены, окажутся нерадивыми? Лучше прихватить свое спасение с собой в гроб, чем зависеть от других. – Под эти слова последняя ряса отправилась в мою котомку.

– Все равно не могу поверить, что богатые купят эти обноски.

– Сам увидишь, мил человек, если, конечно, останешься с нами.

Тревога вновь омрачила его лицо.

– Наригорм сказала, что Зофиил не отдаст меня приставу, – неуверенно выговорил он.

– Она тебе так сказала?

Сигнус нахмурился, пытаясь вспомнить ее слова.

– Не уверен, что именно так, но она говорила со всей убежденностью.

Мне вспомнились руны, перо и ракушка. Читала Наригорм будущее или пыталась его изменить?

Сигнус, закусив губу, озабоченно смотрел на меня, словно ища в моих глазах подтверждение своих чаяний.

– А что? Ты думаешь, она не права?

– Будем надеяться, что права.

Лицо его опечалилось, что заставило меня добавить поспешно:

– Вряд ли тебя еще ищут. Если б искали, в монастыре бы об этом уже прослышали. У людей хватает более важных дел. По нынешним временам просто нет лишних стражников, чтобы прочесывать округу в поисках беглеца.

Лучше ему верить в это, чем изводиться страхом. Если его все-таки схватят, он успеет напереживаться.

– Только не пытайся сбежать. К старому ремеслу ты вернуться не сможешь, по крайней мере, пока не будешь знать точно, что тебя больше не ищут, а бродячая жизнь сейчас очень тяжела. Кончишь тем, что встанешь с протянутой рукой, только нынче не очень-то подают. С нами по крайней мере будешь есть то же, что и мы, а там, кто знает, если будешь хорошо ухаживать за лошадью, может, Зофиил решит, что бесплатный грум ему нужнее награды за твою голову.

Сигнус кивнул.

– Я не убегу, камлот, я честно сказал, что не стану подвергать опасности Аделу и маленькую Наригорм. На мой взгляд, тому, кто причинил зло ребенку, нет прощения, поэтому-то я не мог сделать того ужасного девочке. Будь у меня дочка, я бы обнимал ее крепко-крепко, чтобы она никогда не узнала страха и боли.

Слезы брызнули из его глаз, и он сердито смахнул их рукой.

Мне ли было не понять его чувств! Этот день останется в памяти до смертного часа: я держу на руках своего первенца, вижу всю синеву неба в его глазах, крохотный ротик изумленно открыт, хрупкие малюсенькие пальчики сжимают мой палец; малыш верит, что я смогу защитить его от всего на свете, и я мысленно обещаю себе, что отдам за сына жизнь. Кто мог знать тогда, чего потребует эта клятва, но я никогда о ней не пожалею! Однако Сигнус плакал не об утраченных детях, а о тех, что никогда не родятся. Не только принцессы отказываются выходить замуж за лебедей.

Вдруг он проговорил с жаром:

– Зофиил был прав, когда спросил: «Что проку от одного крыла?» Вот и матушка моя убивалась. Я каждый день видел горе в ее глазах, ту смесь вины и жалости, с которой она смотрела на меня, как на зверюшку, которую по неосторожности покалечила. Думаю, она надеялась, что я появлюсь на свет с двумя руками или двумя крыльями, все равно с чем, но я родился не человеком и не птицей. Вера ее была крепка, но не настолько, чтобы дать мне второе крыло, не настолько, чтобы поверить, что оно вырастет вместо здоровой руки. Потому-то я и ушел.

– Как принц-лебедь в сказке?

– Эту часть я не выдумал. Я ушел, потому что больше не мог видеть ее виноватый взгляд и знать, что причина – я. Ушел, потому что не хотел, чтоб обо мне заботились, как об искалеченной птице.

– Мы уходим как с желанием отыскать что-то, так и с желанием оставить нечто позади, – вырвалось у меня.

– Ты меня понимаешь. – Он взглянул на мою пустую глазницу.

– Да, я знаю, каково читать жалость во взглядах близких. У меня были свои причины для ухода. Теперь мне известно, от чего ты бежал, но хотелось бы знать, что ты ищешь.

– Второе крыло, конечно. По-твоему, мне хочется жить с одним крылом и одной рукой?

– Пусть так, но не лучше ли мечтать о второй руке? С двумя руками ты станешь как все люди.

– Разве две руки составляют человека?

– Разве два крыла составляют птицу?

Он печально улыбнулся.

– С двумя крылами можно взлететь.