– Может, есть еще что-нибудь, что мне следует знать? – сказала Кэти.

– Нет-нет. Но вы все-таки оставьте мне свой домашний номер. На тот случай, если понадобится с вами связаться. О'кей?

– Я редко бываю дома. Вот вам номер телефона моего офиса. Там всегда есть люди. Если меня не окажется на месте, вас выслушает другой детектив.

Томазо был разочарован.

– Может, останетесь на обед?

Кэти рассмеялась.

– Я, Томазо, не могу себе позволить не только здесь обедать, но даже съесть один-единственный салат.

Как бы то ни было, общение с Томазо настроило Кэти на положительное восприятие всего итальянского, и она по пути домой зашла в «Ла Каса Романа», чтобы взять навынос лазанью. Это небольшое заведение не только находилось неподалеку от ее жилища, но еще и обладало более приемлемыми для ее скромного бюджета ценами.

Поев и приняв ванну, Кэти уселась у окна своей маленькой квартирки и стала смотреть, как внизу на улице, освещенной уходившим закатным светом, загорались фонари – сектор за сектором, квартал за кварталом. Хотя Кэти удалось реконструировать несколько неожиданных поворотов этой истории – заключение Евы в подвале и ее побег, придуманный ею способ обманывать Сэмми и Тоби, ее источник получения наркотиков, – вопрос, как близко все это позволило ей подобраться к решению проблемы в целом, продолжал оставаться открытым.

Можно не сомневаться, что в деле об убийстве Евы Сэмми стал подозреваемым номер один. Он узнал о ее побеге около одиннадцати вечера, а его поздний звонок Ронни Уилксу свидетельствовал о его догадке о намерении жены укрыться в Кэнонбери. Должно быть, он туда и поехал, завершив хаотичные поиски вокруг собственного домовладения, в лесу и на аллее. Могло статься, что он наблюдал за ее квартирой, когда туда приехали Фицпатрик и Ева. Он подождал, пока мужчина уедет, вошел в квартиру и вступил с женой в конфронтацию. Интересно, она рассказала ему, как его надувала? Ирония развития событий могла очень сильно на него подействовать. В частности, тот факт, что она воспользовалась тем же самым средством, а именно: его разлюбезными марками, – чтобы переиграть его, как в свое время он переиграл ее отца, использовав марки с целью добиться его разрешения на брак. И если он после этого впал в ярость и убил ее, то было бы вполне естественно предположить, что он использовал их снова, придумав историю с похищением, лихо закрученную вокруг приближающегося аукциона марок фирмы «Кабот», о деталях которого он, вне всякого сомнения, был осведомлен задолго до его начала. Разумеется, ему нужен был помощник, мужчина, чтобы сделать необходимые звонки по пути в Хитроу и отослать последнее послание.

Прокрутив эти мысли несколько раз в голове, Кэти должна была признать, что ее версия отличается определенной последовательностью – хотя бы в тематическом плане. Но как увязать ее с Рафаэлем и убийством Мэри Мартин? И прежде всего с тем обстоятельством, что Ева была вовлечена в операции дилера от филателии и встроена в схему реализации поддельных марок? Через наркотики? И потом: зачем было преступнику – предположительно Сэмми – подставлять Брока в связи с пропажей канадского пакета?

Этот факт озадачивал и беспокоил Кэти сильнее прочих. И встреча с Броком в Батле ничего не объяснила и от беспокойств не избавила. Неожиданно ей пришло в голову, что она будет сильно по нему скучать, если он не вернется на службу. Не то чтобы она как-то от него зависела, но мысль о том, что случившееся с ним непоправимо и она больше никогда не сможет зайти к нему в офис, поговорить с ним или обратиться к нему за советом, была нестерпима. В этом было что-то сродни смерти близкого человека.

Она неоднократно чуть ли не по минутам вспоминала проведенные в «Каботе» часы до аукциона и после, пытаясь представить себе, как была совершена подмена. И теперь ее сознание стало проигрывать все это заново. В какой-то момент, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом и зелено-оранжевое свечение в небе стало последним напоминанием о догоревшем дне, у нее в мозгу стала формироваться некая идея.

Она позвонила в коттедж Фицпатриков и поговорила несколько минут с Тоби. Когда он отыскал нужную информацию, она, выслушав его, повесила трубку. То, что она затем начертала на чистой страничке своего рабочего блокнота, напоминало паутину, помеченную многочисленными именами. Некоторые из них были подчеркнуты, а от некоторых, к ее разочарованию и досаде, никаких ниточек не тянулось и они как бы зависали в пространстве. Она всматривалась в эту схему до тех пор, пока у нее не начало резать глаза и затуманиваться сознание. Тогда она закрыла блокнот и отправилась спать.

Когда зазвонил телефон, Кэти спала как убитая, поэтому ей стоило немалого труда разлепить глаза, найти выключатель, зажечь свет и зафиксировать взглядом время звонка. Электронные часы-будильник показывали 01.16. Голос, прозвучавший в трубке, она узнала не сразу.

– Сообщение от суперинтенданта Макларена. Вы могли бы, по его мнению, присоединиться к нему на месте преступления. Передал Хьюитт.

– О… хорошо… все ясно. Где это?

– Шордитч, – равнодушно произнес Хьюитт. – Шепердз-Роу-стрит, восемнадцать.

Кэти торопливо оделась и вышла из дома. Окончательно она проснулась только тогда, когда села за руль.

Квартал был, что называется, смешанный и представлял собой пестрое собрание коммерческих офисов и пакгаузов, вклинивавшееся на севере от Сити в район домов, заселенных по преимуществу представителями рабочего класса. Среди однообразных небольших кирпичных коробок кое-где виднелись более массивные здания Викторианской эпохи, занятые общественными учреждениями. Прошло уже много лет с тех пор, как Шепердз-Роу-стрит, или «Пастушья линия», видела в последний раз на своих аллеях живую овцу. Тогда выпутавшаяся из веревок овечка пробежала по ней около сотни ярдов в направлении Шепердз-Уок, прежде чем ее изловили у огромного здания эдвардианского паба. Теперь на этой улице располагались всевозможные дешевые заведения по обслуживанию населения – прачечные, сапожные и мебельные мастерские, ломбард и лавочки старьевщиков. Три дня в неделю здесь проводилась уличная ярмарка. Вторник был одним из таких дней, по этой причине посреди аллеи были установлены металлические конструкции разборных прилавков. В теплом воздухе летней ночи стоял запах гнилых овощей и прогоревшего древесного угля.

Уолтер Пикеринг, дилер по части старых марок, банкнот и географических карт, арендовал в аллее небольшой магазин, находившийся сейчас в центре внимания. В узкий промежуток между ярмарочными рядами и торговыми витринами едва протиснулась карета «скорой помощи», стоявшая теперь у распахнутой двери магазина. Когда Кэти подъехала к концу Шепердз-Роу-стрит, «скорая помощь», включив мигалку, сдвинулась с места и медленно покатила по аллее. Кэти проехала до следующего угла, припарковала машину на тротуаре и пешком вернулась к месту преступления.

Двое патрульных в форме охраняли переднюю часть магазина, где размещались прилавок, полки со старыми альбомами и справочной литературой и стеклянные шкафы с образцами товара, которым торговал Уолтер Пикеринг. Этот товар в мятых пластиковых пакетах с выцветшими этикетками выглядел довольно убого и непрезентабельно. События по факту преступления разворачивались в офисе и примыкавшем к нему складском помещении, где сейчас толпились полицейские, среди которых Кэти узнала Тони Хьюитта и Леона Десаи. Десаи, заметив ее, едва заметно наклонил голову. Стены в этой комнате с трех сторон закрывали стеллажи, заставленные картонными коробками. Четвертая стена была совершенно голая. Под потолком висела не закрытая плафоном лампа дневного света – точно над стоявшим в комнате единственным деревянным креслом с подлокотниками. От этого старого, потемневшего от времени предмета мебели, словно от электрического стула, исходило ощущение ужаса, владевшее человеком, который совсем еще недавно на нем сидел. Дополнительное сходство с электрическим стулом креслу придавала изоляционная