сказать, что тушь и тени на глазах слезами не повреждены; что же касается губной помады, то она слегка смазана – возможно, поцелуем. К сожалению, я не могу подкрепить научными выкладками то, что вы в состоянии увидеть собственными глазами. Может, начнем? – спросил Мехта и взял голову в руки, в то время как Энни отвернулась за скальпелем.

Мехта крепко держал голову Евы, когда Энни бестрепетной рукой воткнула скальпель в кожу на черепе над левым ухом. Потом она медленно провела рукой через всю голову жертвы, сделав большой разрез от левого до правого уха. Поработав некоторое время скальпелем в области разреза, чтобы отделить скальп от черепа, она отложила скальпель, ухватилась за болтавшийся спереди лоскут кожи и, с силой за него потянув, спустила скальп с передней стороны головы, вывернув его наизнанку и накрыв им лицо жертвы. Затем она снова взяла в руку скальпель и проделала аналогичную работу с задней стороной головы, спустив с нее скальп и обнажив таким образом всю верхнюю часть черепа.

Энни отошла от секционного стола и сняла с держателей на стене электрический инструмент с диском небольшой циркулярной пилы с одной стороны и с длинным кабелем в изолирующей оболочке, тянувшимся к стенной розетке, – с другой. Мехта, все так же крепко сжимая в руках голову Евы, кивком предложил Броку отойти на пару шагов.

Брок отвернулся. Он знал молодых офицеров, которые проявляли повышенный интерес к вскрытиям и которым, более того, даже нравилось бывать в анатомическом зале. Были и другие сотрудники, постарше, тоже никогда не упускавшие случая посетить сеанс аутопсии. Брок считал, что они приходили сюда не потому, что были испорченными людьми или обладали извращенным восприятием действительности. Их привлекала сама обстановка зала, несколько мрачная, но спокойная и деловитая, и уверенные, эффективные действия патологоанатомов и их ассистентов, которые, как казалось посетителям, знали о смерти нечто такое, чего им не дано было знать. Но, по мнению Брока, просто возникала такая иллюзия. Никаких важных тайн жизни и смерти узнать здесь было нельзя. Истины, открывавшиеся здесь посетителю, оказывались слишком мелкими, банальными и неприятными. Вроде того, к примеру, что мертвецов можно как угодно резать и кромсать, да еще и отпускать по этому поводу шуточки, как это делали подчас доктор Мехта и его коллеги.

Рассекая кости, циркулярная пила пронзительно визжала. Энни сделала два чистых полукруглых надреза в верхней части черепа. Потом, отложив пилу, она ввела в разрез некий стальной инструмент и повернула его, после чего верхушка черепа, подобно верхнему сегменту взрезанного кокосового ореха, с легким щелчком отделилась. Энни сняла верхушку черепа, положила ее на край секционного стола и взглянула на мозг.

Брок подумал о сделанном ранее Старлингом замечании относительно того, что люди подобны мешкам с картошкой. Полемизировать с этим замечанием здесь не приходилось, хотя в этом зале в голову скорее приходили мысли, связанные с технической стороной дела. Возможно, еще вчера Ева, красивая молодая женщина, была полноценной личностью, способной влиять на жизнь других людей. Теперь же ее в прямом смысле слова аккуратно и деловито разбирали на детали на поточной линии по исследованию поломанных человеческих машин. Загадка бытия заключалась не в том, что человеческий механизм неожиданно переставал работать, а в том, что иногда он по какой-то непонятной причине функционировал слишком долго.

Определенно что-то подобное имел в виду Келлер, когда сообщил о скромной цели своего существования: дожить до следующего дня. Что ж, вполне объяснимое и разумное намерение.

Энни извлекла из черепа мозг и отошла, чтобы положить его на панель электронных весов, стоявших на низеньком металлическом столике. Доктор Мехта, все это время державший голову Евы в руках, вернул ее на секционный стол и стал разминать кисти рук. Тем временем Энни вымыла руки под краном, взяла маркер и на белой доске, висевшей на стене над хромированным столиком, написала:

«Имя: Старлинг.

Мозг: 1386».

После того как Энни взвесила мозг Евы, Мехта приступил к работе над ним. Взяв прямой, с длинным лезвием и тупым концом хирургический нож, он первым делом использовал его для разделения мозга на составные части – полушария, мозжечок и стволовой отдел, а затем нарезал их на аккуратные дольки в четверть дюйма толщиной. Потом он разложил их на рабочей поверхности секционного стола со сноровкой повара, который ведет телевизионное кулинарное шоу. Каждая долька имела очертания, напоминавшие крону развесистого дерева, и обладала фактурой горизонтального среза вилка цветной капусты. Взяв три дольки, Мехта положил их в стоявший перед ним сосуд с какой-то жидкостью. Пока он обмывал под краном затянутые в перчатки руки и возвращался к секционному столу, Энни сложила оставшиеся части мозга в небольшой пластиковый пакет.

– Все как будто в норме. Но у меня еще раньше возникли кое-какие сомнения относительно ее носа…

– А что у нее не так с носом?

– Давайте посмотрим, хорошо?

Мехта завернул скальп назад, прикрыв отсутствующую часть черепа, и некоторое время критическим взглядом исследовал лицо жертвы.

– Вот так-так, – хохотнул он. – Ох уж мне эти озорные собачки! Не много оставили от левой стороны, не правда ли? Лабрадоры, говорите? Что ж, отныне буду относиться к этой породе с большим почтением… Но правая ноздря, кажется, осталась в неприкосновенности. – Он взял скальпель и взрезал ее. – Ага! Вы только взгляните, Брок! – Мехта сиял как именинник.

– Ну, если вы настаиваете… А на что мне, собственно, смотреть?

Пока мужчины с глубокомысленным видом заглядывали в ноздрю Евы, Энни держалась на заднем плане. Она сняла защитные очки и не мигая смотрела, как кривляется ее босс. Брок заметил ее немигающий взгляд и подумал, что она держит себя как всякая квалифицированная помощница при пожилом начальнике – то есть снисходя к его слабостям, и тем не менее мысленно предлагает ему бросить валять дурака и позволить ей приступить к следующей стадии ее работы. Обдумав все это, Брок тут же задался вопросом, имеет ли обыкновение его собственная помощница – Кэти – смотреть на него подобным образом.

– Взгляните на мембраны во внутренней части носа. Они повреждены, видите? Фактически, – Мехта осторожно поскреб плоть острием скальпеля, – повреждения тканей настолько сильные, что разделяющий ноздри хрящ проеден чуть ли не насквозь. Такое впечатление, что у нее был абсцесс кости синуса.

– Кокаин? – высказал предположение Брок.

Мехта кивнул:

– К тому же устойчивая привычка.

– Значит, она не была такой уж хорошей девочкой, как все думают. Говорите, она здорово налегала на это зелье?

– Употребляла до грамма в день, – уверенно сказал патологоанатом. – И сидела на нем по меньшей мере год.

– Правда? – сказал Брок. – Это интересно.

– Вы что, ничего подобного не ожидали? – спросил Мехта.

– До сих пор мы никаких наркотиков не обнаружили.

– А как насчет следов кровотечения?

– Носового?

– Да, особенно ночью, во время сна. Кокаин вызывает при вдыхании сужение кровеносных сосудов. В носовых мембранах нарушается циркуляция крови, а поскольку ткани там слабые, возможна перфорация. У женщины с такой приверженностью к кокаину утром на подушке почти наверняка можно обнаружить кровь.

– Любопытно. Главное, теперь есть что искать. Большое спасибо.

– Между прочим, это весьма дорогостоящая привычка, – продолжал развивать свою мысль патологоанатом. – Грамм должен был обходиться ей примерно… скажем, в сотню фунтов. Коли так, это почти сорок тысяч в год. Причем наличными. Солидная сумма. Даже больше той, что требуют мои дети на карманные расходы!

Прошло пять минут. Доктор Мехта все еще посмеивался над своей шуткой и сделанным им маленьким открытием. Между тем Энни, подойдя к секционному столу, вложила пластиковый пакет с мозгом Евы в