— Если ты хочешь туда поехать, я тоже поеду, — заявила Илена. — Но я думаю, что мы просто рехнулись.

Айтел позвонил Биде и весь остаток дня пребывал в каком-то странном возбуждении. Из прошлого всплыло воспоминание. Когда ему было тринадцать или четырнадцать лет, он впервые поцеловал девчонку и, прощаясь с ней, упросил ее встретиться завтра вечером. Весь следующий день он шагал по улицам взволнованный и возбужденный, с таким чувством, что жизнь открывается перед ним словно полный сюрпризов пир. Как он нервничал в ожидании вечера!

Сейчас Айтел чувствовал отзвуки тех эмоций и весь этот день ощущал себя снова молодым. Атмосферу портило лишь молчание Илены. «Что за тяжелая женщина», — со злостью говорил он себе. Ну и, конечно, когда они садились в его машину, она повернулась к нему, жестом жены-собственницы положила руку ему на плечо и сказала:

— Чарли, может, мы совершаем ошибку?

— Нашла время принимать решение, — со вздохом произнес он.

— Тебе хочется поехать, да?

— Давай им отзвоним. Для меня эта затея не имеет такого уж большого значения.

Вид у Илены был несчастный.

— Я не корчу из себя чистоплюйку, — сказала она. — Просто было бы куда лучше, если бы это не было запланировано, то есть я хочу сказать: если бы просто так случилось.

— Ты же говорила мне, что занималась такими вещами, чтобы выглядеть более интересной в глазах своего психоаналитика. Разве твои действия не были запланированы?

— Я была тогда совсем еще зеленая, — сказала Илена. — А кроме того, я вовсе не получала от этого удовольствия, правда. Только с тобой я могу этим заниматься. — Она нежно поцеловала его в щеку. — Чарли, я хочу, чтобы ты обещал, что сегодняшняя ночь не внесет между нами разлада.

— Мы ведь даже не знаем, что там будет происходить. — С этими словами он повернул ключ зажигания, и они поехали.

В тот вечер у Биды какое-то время похоже было, что ничего и не произойдет. Несколько часов они просто сидели и пили, и это не было приятным времяпрепровождением. Зенлия была не в духе. Она курила сигарету с длинным мундштуком, выпускала дым в воздух и рассеянно улыбалась мудрствованиям, которые произносил Айтел или Бида.

А Илена, напившись, повеселела. Бида осыпал ее комплиментами, и под их влиянием она преисполнилась уверенности в себе и начала сыпать высказываниями, которые, не мог не признать Айтел, были прелестны. В ее зеленых глазах горел огонек, раздвинутые губы были влажны, а кожа блестела, оттененная темным платьем. Айтел вставлял время от времени какое-нибудь словцо и пытался поймать взгляд Зенлии. А она, казалось, была безразлична к нему — собственно, ей были безразличны все, кроме Илены. Она редко произносила что-либо, но в какой-то момент ясно и четко произнесла:

— Вы ведете себя как моя любимая кузина, Илена.

— В самом деле? — осторожно спросила Илена.

— Да, — сказала Зенлия, всем своим видом показывая, что ей скучно, — у моей кузины вот такая же бросающаяся в глаза грация.

— Ну а у меня довольно бросающееся в глаза отсутствие грации, — произнесла Илена с на редкость комичным английским акцентом.

Когда они все четверо впервые за вечер рассмеялись, Айтел почувствовал, что она расцвела.

После этого атмосфера изменилась. Бида пошел танцевать с Зенлией, потом с Иленой, потом пустил по кругу закрутку «чая», то есть марихуаны.

— Отличная мексиканская травка, — сообщил он, взмахнув рукой.

Один лишь Айтел отказался от курева. Закрутка совершила еще один круг, и Бида произнес своим тенором:

— Ну, слава Богу, теперь все настроены тусоваться, — клали конец предварительным приготовлениям.

В ту ночь Айтел стал рогоносцем. Он ничего не мог с этим поделать и был в панике. Через какое-то время все бросили его, он плюнул и уселся в кресло, стал курить, потягивая виски и пытаясь утишить биение сердца. Казалось, шли не минуты, а часы.

Наконец все окончилось. Илена, увидев, что он сидит один, подошла, пошатываясь, к нему и спросила:

— Хочешь домой?

— Нет, пока ты не захочешь.

— Ну так я хочу уехать.

Они распростились с хозяевами у дверей, словно провели вечер за игрой в бридж, но прежде чем отъехать, Айтел услышал смех за оградой, окружавшей внутренний дворик Биды.

По дороге он молчал, и когда Илена несмело положила руку на его ногу, он не шевельнулся — не придвинулся к ней даже на волосок и не отстранился. Так же вел он себя и когда они легли в постель. Айтел лежал на спине, так пристально глядя в потолок, что под конец ему показалось, будто он может видеть в темноте. Илена все время ворочалась. Раза два она вздохнула. Айтел чувствовал, что она старается заговорить, складывает в уме слова и молчит. Наконец ее рука коснулась его руки, пальцы попытались сжать ему кисть, а он словно весь окаменел.

— Не трогай меня, — сказал он ей в темноте.

— Чарли… — начала было она.

— Я пытаюсь заснуть.

— Ты же хотел уехать оттуда, — мягко произнесла она.

— Я не знал, что ты такая вонючая необузданная сука, — услышал он свой шепот.

— Чарли, я же люблю тебя, — сказала она.

— Любишь меня? Да ты любишь кого угодно, — сказал он. — Гориллу, гиену, четырехглазую лошадь. — Но это было лишь начало. — Ты любишь меня, — повторил он, — да, ты, безусловно, любишь, особенно когда ахаешь и вскрикиваешь под любым дешевым псом. — Его трясло.

— Чарли, это же совсем другое, — сказала она тоненьким голоском. — Я их не люблю. Просто мой глаз косит в другую сторону. — Она заплакала. — Чарли, не отворачивайся от меня, — сказала она. — Я же люблю тебя. Я единственная, кто тебя любит.

— Любишь, Илена? — сказал он. — Любовь — это просто громкое слово.

А невыносима ему была мысль, что она не любит его безраздельно — не думая ни о чем другом и не интересуясь никем другим.

— Ох какой же ты жестокий, — сказала она.

— Жестокий? — воскликнул он. — Что ж, я учусь у тебя.

— Ладно, Чарли, — сказала Илена и села в постели, лицо ее стало жестким, на нем читалась ненависть к нему; она казалась Айтелу такой красивой и одновременно немного пугающей. — Теперь послушай меня, — сказала она. — Сегодняшний вечер устроил ты, и однако же ты называешь меня свиньей. Если бы все сложилось более удачно для тебя, ты бы снова любил меня, ты говорил бы мне, какое я чудо.

А он устал, он был без сил — человек, потерпевший поражение, не может обладать моральной храбростью победителя. И Айтел, повернувшись к Илене, своим самым красивым голосом произнес:

— Неужели ты должна поклоняться глупости как своему святому?

Тут она разрыдалась. Он слышал, как она пытается справиться с горем, а в темноте всякий производимый ею звук — она никогда не плакала громко — грохотом отдавался в его ушах. Он услышал, как она выскользнула из постели, прошла на ощупь в ванную, яркий свет из ванной кнутом полоснул его по глазам, прежде чем она закрыла дверь и он остался один со своей яростью, своей холодной враждебностью и сознанием, что Илена там плачет, стоя замерзшими ногами на каменном полу. Айтел старался выбросить ее из головы, тем временем его собственные ноги коченели, а тело дрожало, покрываясь холодным потом. «Я никогда больше не дотронусь до нее», — поклялся он себе и тем не менее знал, что не сможет оставить ее одну в ванной плакать перед холодным отражением в зеркале, среди плиток и хрома. «На самом-то деле ведь это моя вина», — подумал он, вылез из постели и пошел к ней. Она дрожала в его объятиях, тело ее