Уайлдмен ждал телефонного звонка Пандоры, наблюдая за Лорой, занимавшейся у балетного станка. У нее великолепная фигура. Он частенько повторял ей это. Фигура Пандоры была менее подтянута, не столько выражена, у нее было крепкое тело, но не столь тренированное. Она была пышновата, пару килограммов можно было считать лишними. У Пандоры была старомодная фигура, у Лоры же – современная. Он мог быть объективным по отношению к телу Пандоры, но не по отношению к ней самой. Каждый раз, когда он думал о ней, его охватывало желание.

Она была создана для сладострастия. Лора же для него стала предметом, на который можно смотреть, которым можно восхищаться, но который перестал быть желанным. Он' смотрел на нее теперь новыми глазами, как бы через объектив кинокамеры. Когда Лора танцевала, она казалась комбинацией изящных движений и выразительных поз; с эстетической точки зрения ее можно было бы предпочесть многим. Пандора же возбуждала Уайлдмена в каком-то мифологическом смысле. Она была воплощением женской сущности, она была связана с самими богами. В ней было бессмертие. Когда он думал о ней, она словно проникала в его плоть и кровь. Были мгновения, когда он чувствовал, что от одной мысли о ней его бросает в дрожь. Теперь она была в нем, и ничего другого он не хотел.

Лора время от времени поглядывала на отражение Уайлдмена в зеркале. Она уже знала, когда он думает о Пандоре: он становился молчаливым и неподвижным. Его обычная спортивная подтянутость исчезала, испарялось и то напряжение, чувство опасности, что возникало у каждого в его присутствии. Вместо этого – спокойная решимость. Однако его молчание пугало. Лора понимала, что если не станет действовать, то вскоре потеряет его. А без Уайлдмена она не проживет. Но что ей делать? Слишком хорошо она себя знала, знала, что по природе очень пассивна. Внешне производит впечатление яркой жизнерадостности, живости, очень энергична, однако на самом деле легко подчинялась обстоятельствам; словно скованная по рукам и ногам, ждала своего мужчину, дабы он командовал ею, жаждала выполнять все его желания, все прихоти. Но она слишком долго ждала его, ждала, когда распахнутся двери темницы, и сердце радостно забьется, ощутив его близость. Но даже в его присутствии Лора иногда чувствовала себя, словно брошенный ребенок. У нее не было ни малейшего желания выходить из этой темницы на волю. Она не мечтала о побеге, она была счастлива и за решеткой, когда он навещал ее. И хотя Лора была крепка телом, но духом она была слаба.

На Лору произвело очень тяжелое впечатление то, что случилось с Хэммондом. Разрушение его психики ужаснуло ее. Выявить потребности человеческой личности и полностью удовлетворить их, даже вопреки желаниям самой этой личности, было восхитительно. И Уайлдмен сделал это с ней. Он наполнил ее скорлупу живой материей. Но выкачать из кого-то другого всю жизненную энергию – а именно это он проделал с Хэммондом – было ужасно, это противоречило природе. Лора чувствовала, что является свидетелем и соучастницей духовной смерти Хэммонда. И невольно сравнивала себя с ним. Пренебрежение, с которым относился к ней Уайлдмен, заставляло ее чувствовать себя живым трупом.

Лора сознавала свое бессилие, но тем не менее ей нужно было спасать себя. «Посмотри на него – вот он сидит молча, ожидая ее звонка». Она не помнила, чтобы вот так он ждал женщину. Это все сделала с ним Пандора. Она – причина его болезни. Она спровоцировала его, изменила его, овладела всеми его мыслями. Она была болезнетворным микробом, отравившим его жизнь. И тогда Лора подумала, что надо остановить не Уайлдмена, а ее.

У Лоры болело все тело. Она перестала танцевать и, тяжело дыша, легла па пол. Уайлдмен молча сидел на стуле, на котором прежде сидел Хэммонд. Обе сонные собаки одновременно зевнули. Ромул лениво подполз к Лоре и стал лизать се ноги, как бы говоря: «Просыпайся, пора!»

– Папа вернулся. Он дома, – Пандора перехватила Полетт, когда та с Дэвидом выходила из школы. Их поджидал шофер Уингов.

– Прекрасно! – облегченно рассмеялась Полетт, но потом заметила, что что-то не так: хотя Пандора и улыбалась, на лице ее была тревога.

– В чем дело, ма? С папочкой все в порядке? Пандора отвела дочку в сторону.

– Дэвид, подожди минутку, хорошо?

Полетт испугалась. Неожиданно она представила себе Хэммонда раненым, хромым, как инвалиды войны.

– Дочка, дорогая, с папой не все благополучно.

– А что с ним?

– Не знаю. Он дома. Но он… он не вполне здоров.

– Он заболел?

Да, подумала Пандора, заболел. Но сказала:

– Он почти не разговаривает. Я даже не знаю, где он был и все такое.

Ну как она могла сказать: «Твой папа – зомби»?!

– Я хочу увидеть его.

– Не уверена, что это стоит делать.

– Ма, о чем ты говоришь? Я должна увидеть папу.

И Пандоре пришлось согласиться. Что ж, попытается объяснить ей все по дороге домой в машине. Она извинилась перед Дэвидом, у которого был расстроенный и смущенный вид. Полетт порывисто схватила его за руку.

– Я тебе позвоню попозже, – сказала она, беря инициативу в свои руки, облегчая задачу матери.

В машине Полетт ждала, что мать расскажет ей все, что происходит дома. «Ну скажи мне. Скажи мне. Скажи!» Но мужество оставило Пандору, и она промолчала всю дорогу. Когда они остановились у какого-то светофора, Полетт поцеловала мать, как будто желая сказать: «Ничего не объясняй, мама, все хорошо».

Когда они подъехали к дому, Пандора не знала, стоит ли позвонить в дверь. Она боялась, не испугает ли Полетт безумный облик Хэммонда. Надо позвонить, решила она, но не для того, чтобы он открыл им дверь, а просто чтобы предупредить, что они вернулись. Предупредить? Хэммонд даже не знает, что Пандора уезжала, чтобы забрать из школы дочь.

Выйдя из машины, они услышали музыку, которая играла очень громко. Пандора оглянулась, чтобы убедиться, не подглядывает ли за ними соседи. Музыка была слышна по всей улице.