красивый изгиб губ… Вчера он это прекрасно разглядел.

Сейчас она стояла, прижавшись к двери, — прямо-таки Орлеанская дева у столба.

— Я не заставлю вас опоздать к ужину, — сердито заметил он, раздраженный ее напряжением. И своим тоже.

— Надеюсь, — она без боязни взглянула на него. — Графиня Анна и ее дочь хотели помузицировать со мной перед ужином. Знаете… — она вдруг запнулась. — Они не знают, что я — ваш секретарь. Все здесь считают, что я компаньонка княжны Элины, и вряд ли одобрят то, что мое положение… несколько иное.

— Это вы так решили?

— Конечно, нет! — ее лицо приняло выражение оскорбленной невинности. Это могло вызвать у него усмешку, но сейчас он смотрел лишь на ее открытые плечи и полуобнаженную грудь. Впрочем, похоже, что девушка не обратила на это никакого внимания и, волнуясь, принялась объяснять: — Я всего лишь выполняю поручения княгини, а княжна находит мое общество… нескучным. Гости сами сделали выводы.

— Вы хотите сказать, что больше не находитесь в моем личном распоряжении?

Виола прикусила губку. Разумеется, она предпочла бы это.

— Конечно, я по-прежнему полностью у вас на службе. Но мне не хотелось бы, чтобы на семью Маре-Розару упала тень.

— Я тоже этого не хочу, — раздражение усиливалось в нем. Она положил руку на бархатную коробочку. — Посмотрите на колье?

— Да, конечно.

Бертье медленно открыл крышку и протянул девушке коробку с украшением.

Виоле внезапно показалось, что в комнате стало слишком жарко. Наверно, в камин положили слишком много дров… Облизнув пересохшие губы, девушка в немом восторге уставилась на подарок, предназначенный княжне. На нежном бархате искрилось всполохами огня колье, словно сотканное воедино из огромнейшего множества великолепных рубинов и алмазов. Виола никогда в жизни не видела подобного великолепия.

— Боже милостивый! — выдохнула она.

Свечи ярко освещали камни. Колье представляло собой длинную изогнутую ленту, оплетенную цветами и листьями, сделанными из мельчайших бриллиантов, а в центре на подвеске были укреплены три ослепительно сверкающих огромных рубина в форме бутонов шиповника.

— Вам нравится?

Она приложила ладони к губам и лишь молча покачала головой.

Бертье поставил коробку на стол, слегка тронул один из рубинов. Он считал, что красота колье не подлежит сомнению, но ошибся.

— Я отправлю его назад, — проговорил он спокойно, не желая показывать девушке свое разочарование.

— Нет! — она опустила руки. — Оно великолепно! Вы не поняли меня! Просто я никогда не видела такой красоты, — девушка вновь качнула головой и слабо улыбнулась. — Какая же счастливица Элина, — она быстро заморгала ресницами. — И какая я глупая…

— Так вы одобряете? — он внимательно смотрел ей в лицо.

— Ваш вкус безупречен, но… — она подняла повыше голову, словно пытаясь избавиться от слез и глубоко вздохнула. — Я думаю, что его стоит приберечь в качестве подарка на свадьбу.

Тон голоса ее был почти ровным, но в глазах у девушки засверкали алмазы слез, умноженные отблеском свечей, а в уголках рта появилась печальная складка.

— Не хотите его примерить?

Он даже не удивился, когда услышал собственный голос. Ощущение легкости охватило его.

— Что вы! Я не могу.

— Я хочу увидеть, как оно будет смотреться на женской шее.

Он казался безразличным.

— Нам пора к ужину. Все уже, наверно, собрались…

Бертье спокойно достал ожерелье из футляра и подошел к зеркалу возле окна.

— Идите сюда, мадемуазель Фламель. Вы еще не успели устать от работы у меня.

Крепко губы, она молча подошла к нему.

Стараясь не касаться тела девушки, он нежно обвил украшение вокруг ее шеи. Легкий локон ее прически упал на его руку… Он чувствовал тепло ее кожи… Застегнув замочек, он взглянул в зеркало.

Она смотрела на свое отражение и на него. И девушка, и рубины казались ярким светом в окружении мрака. Он сам — мрак и падение…

Ему не стоило этого делать. Ожерелье должно было лежать в коробке. А ему не следовало превращать свою слабость в силу.

Свечи играли в ее волосах. Она приподняла руку, чтобы закрепить локон в прическе, но он перехватил ее ладонь и опустил локон обратно на обнаженное плечо… Его пальцы нежно перебирали шелк мягких волос… Казалось, что они действуют вне его сознания.

Его рука скользнула по ее тонкой бархатной коже чуть выше ожерелья. Это было так волнующе… он никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Он стоял молча, едва касаясь ее… Это было выше его сил.

«Останови меня, — молил он. — Не позволяй мне…»

Он не мог говорить, не мог отнять руку.

Виола смотрела на его отражение в зеркале своими огромными фиалковыми глазами. За месяцы, что он провел в Валахии, у нее слегка округлились щеки… Раньше она жила на краю бедности, наверно, голодала… Он воспользовался ее отчаянием и связал с собой, сделал невозможным предать его, выдать полиции. Но она никогда не предавала его. Даже тогда, когда он едва не убил ее. Уязвимость девушки, ее послушная неподвижность была выражением безграничного доверия…

Своими пальцами он мог легко сдирать кору с деревьев… крошить доски, разбивать небольшие камни… он слышал биение ее сердца в пульсации крови на шее… таком легком и частом.

Словно во сне он обнял ее, слегка запрокинув девушке голову и прижался губами к ее шее.

Маленькая. Нежная. Словно птичка в его ладонях. Желание переполняло его. Боже, как он хотел…

Он вспомнил об Элине, о своих планах, о доме, который он построил. Это казалось какой-то другой жизнью, сотканной из фантазий и тумана. Ему казалось, что до этого мгновения он еще и не жил…

Он ласкал ее волосы, ее виски, щеки, нежную кожу. Он видел длинные ресницы, закрывшие ее удивительные глаза. Тогда он еще выше запрокинул ее голову и заглянул в ее фиалковые очи. Какие у нее они красивые… словно лепестки ночных фиалок… наверно, ей дали имя именно из-за этих необычных глаз… а ресницы такие длинные, что он чувствует их дрожь на своих щеках… и запах… аромат цветов, легкий и трогательный…

Его горло сдавил приглушенный стон. Он хотел еще сильнее прижать ее к себе, распустить эти дивные волосы… обладать ее телом… и душой… Внутри его билась сильная волна. Все, что он знал, что испытал, чем владел, — было разрушено. Воля изменила ему.

«Помни, мой мальчик, — говорил не раз Левон. — Если ты будешь сторониться женщин и не успокоишь свое тело, то одна из них когда-нибудь заберет твое сердце. И тогда то, что ты сейчас так упорно отвергаешь, превратится для тебя в лес из ножей, которые разрубят тебя на части и бросят под ноги той, которая посмеется над твоей страстью. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. Именно так произошло и со мной».

Чувство стыда заставило его отпустить тело девушки и быстро выйти из комнаты. Ослепшим и безмолвным.

Виола неподвижно сидела перед зеркалом. Ожерелье сверкало у нее на шее сиянием рубинов. От них уже рябило в глазах.

«Это все потому, что моя мать не была замужем, — обреченно думала она. — Я распутница… Я счастлива. Но я не должна чувствовать себя счастливой».