— Сколько дашь по десятибалльной системе?

— Семь. — Он всматривается в фотографию и меняет оценку: — Нет, шесть, она вчера лучше выглядела.

— Да, вечером они всегда симпатичнее, но…

— Фотографии не врут, — заканчивает он мою мысль.

— Точно.

— Если я не ошибаюсь, кажется, сегодня к тебе должна зайти Мечта Мазохиста?

Мечта Мазохиста — прозвище, которое Мэтт дал Салли Маккаллен. Он считает, что при ее появлении я теряю волю.

— Да, в десять. Он смотрит на часы, присвистывает:

— А время летит.

Я иду к термостату, ставлю его на максимум.

— План А, — говорю я и, подойдя к холодильнику, наливаю себе стакан воды из запотевшей бутылки. — Пора выпаривать ее отсюда.

— А если не получится?

— Всегда получается. — Я залпом выпиваю воду и обтираю губы.

Но все в жизни однажды случается в первый раз.

На часах 8.46. Отопление уже больше часа работает на полную мощность. Единственный вывод, который я могу сделать: документы Кэтрин Брэдшоу поддельные. Она родилась не в Оксфорде, а в Бомбее. Летом. В сезон засухи. В полдень. Рядом с раскаленной печью. Мой трюк с холодной водой не удался. Под палящими лучами солнца, при закрытых окнах и закипающей воде в батареях комната стала больше напоминать сауну. По лбу стекают ручьи пота. Подушка под головой превратилась в водяную грелку, а пуховое одеяло — в большую электрическую грелку. Кэтрин тем временем дышала холодной невозмутимостью. И бровью не повела. Ни разу не попросила открыть окно или принести стакан холодной воды. Никаких признаков дискомфорта — спокойное и ровное дыхание крепко спящего человека. Снежная королева, да и только.

Ладно, тогда — план Б.

— Кэтрин, — говорю я, присаживаясь на постель. — Кэт? Кэти? — зову уже громче, пытаясь отгадать, на какое имя она отзовется, и трясу ее за плечо. Наконец в ответ слышу:

— Мммммм?

— Пора вставать. Тебе пора уходить. Я уже опаздываю.

Она трет кулаками глаза, смотрит на свои часы и жалобно стонет, натягивает на себя одеяло:

— Еще нет и девяти. Ты же вчера сказал, что сегодня не работаешь… Я думала, мы устроим выходной… Помнишь, мы же договорились.

Это правда. Под этим предлогом я привел ее сюда из клуба.

— Я помню, — говорю я, а дальше вру напропалую, — но только что звонили из галереи. Один американский коллекционер заинтересовался моими работами. Он хочет встретиться со мной. Сегодня утром. Днем улетает обратно в Лос-Анджелес, так что выбора у меня нет.

— Ну хорошо, — ворчит она и садится на кровати. Когда Кэт Брэдшоу приняла душ и оделась, часы уже показывали четверть десятого. Она прошла на кухню. Там сижу я, делая вид, что внимательно рассматриваю кухонный стол. Он и впрямь достоин внимания. Сделан из вывески паба — придумка Мэтта. Жаль, что мы не смогли оставить ее висеть над входом. Просто некоторые из бывших завсегдатаев паба «Войско Черчилля» не отличались большим умом и приходили к нашим дверям посреди ночи в поисках заснувших и забытых собутыльников. Я по-прежнему пялюсь на стол. Уинстон Черчилль смотрит на меня неодобрительно. «Никогда в истории человеческих взаимоотношений…» Ладно, ладно. Пора действовать.

Я не предлагаю ей:

а) выпить кофе;

б) подвезти ее домой;

в) поболтать.

Вместо этого отталкиваю свою кружку и встаю:

— Пошли.

По дороге к двери стараюсь вспомнить, что прочитал в ее документах. Слышу, как она цокает по плиткам у меня за спиной. Так, живет она в Фулхэме, значит, может доехать на метро.

— Метро отсюда в двух минутах ходьбы, — говорю я, как только мы выходим из дома.

Я запираю дверь, и мы проходим метров двадцать вниз по улице, где стоит навороченная тачка Мэтта.

— Твоя? — спрашивает она, видя, как я кладу руку на крышу машины.

— Да, — отвечаю я, быстро проходя дальше. — Короче, в конце улицы свернешь налево. От поворота еще метров четыреста, и ты на станции.

Вместо того чтобы попрощаться, уйти из моей жизни и вернуться в свою, она смотрит через дорогу, и взгляд ее задерживается на автобусной остановке.

— Знаешь, — говорит она, — я поеду на автобусе. Так будет быстрее.

— Хорошо, — соглашаюсь я, хотя прекрасно понимаю, что быстрее так не будет. — Увидимся.

— Да? — Она неуверенно смотрит на меня. — Я оставила свой номер у тебя в комнате. На пачке сигарет. На столе у кровати.

— А ты что, не едешь в Австралию?

— Еду, но через шесть недель.

— А…

Несколько секунд мы стоим в неловкой тишине, оглядываясь по сторонам.

— Ну так что, ты едешь? — спрашивает она.

— Конечно. Сейчас. — Растерянно подергав ручку двери машины, изображаю на лице недовольство. — Ключи забыл.

Махнув ей на прощанье и стараясь не смотреть в глаза, говорю:

— Пока, увидимся еще.

— Как скажешь.

Быстрым шагом я направляюсь обратно к дому, закрываю за собой дверь. Смотрю на часы: двадцать минут десятого. Крадучись обхожу дверь в гостиную и перебегаю за барную стойку, которая идет вдоль задней стены. Из-за своего прикрытия выглядываю в окно. Кэтрин Брэдшоу стоит на автобусной остановке прямо напротив нашего дома. Я опускаюсь на колени и поднимаю взгляд на ряд пустых бутылок с дозаторами. Черт! Как я устал! Выдохся. Салли Маккаллен, девушка, о которой я грезил последние две недели, должна быть здесь через полчаса. А Кэтрин Брэдшоу стоит на остановке, где автобусы проходят реже, чем кометы над Землей. Ей даже нечем заняться, пока ждет автобус: нет с собой ни журнала, ни газеты, ни плейера, и она развлекается тем, что зырит на дверь нашего дома, ожидая, когда я оттуда выйду, сяду за руль чужого кабриолета и поеду на встречу с несуществующим американским коллекционером.

Мой внутренний голос бубнит: «Ну и что? Допустим, ты не выйдешь и подтвердишь ее предположения, что вся эта ерунда с галереей и коллекционером — всего лишь уловка, чтобы избавиться от нее. И что с того, если она все еще будет торчать на улице, когда ты выйдешь встречать Салли Маккаллен? Вы только что познакомились и не собираетесь продолжать отношения. Почему вообще не сказать ей правду? Что тут такого ужасного? Мог бы просто выразить ей сердечную благодарность за милый секс. Было клево. Дверь направо. Жизнь стала бы намного проще».

Но тут вступают в разговор и другие голоса.

Эгоист внутри меня говорит: «Она — соседка и подруга Хлои, а Хлоя — твой друг. Кинуть Кэтрин — все равно что кинуть Хлою. Валяй, продолжай в том же духе, и круг твоих друзей сузится до собственной персоны».

Тут вступает Трус: «Ты же не хочешь, чтобы она решила, что ты — грязная свинья, да еще и другим об этом рассказала?»

Честный парень: «Ты — хороший парень, а хорошие парни не унижают и не обижают хороших