туалете. В электричке.
Менее чем через два часа меня могли всерьез попросить воспользоваться резинкой.
И вот момент, к которому я готовился морально и физически, заодно разработав и укрепив мускулатуру правой руки, почти настал. И что же я сделал? Я сделал то, что и положено нормальному, уверенному в себе семнадцатилетнему юноше, — испугался. Не на шутку. Я сидел в вагоне С, барабанил пальцами по своему бумажнику и думал о трех презервативах, которые поспешно купил в автомате в пабе. А что, если они мне не подойдут? А вдруг они малы или, что еще хуже, велики? А вдруг они порвутся или спадут, что тогда? Тогда я буду лежать рядом с Мэри, дико извиняясь, — вот что тогда! И если такое произойдет, вряд ли Мэри даст мне еще один шанс. И я останусь девственником. Боже правый, я могу даже умереть девственником! Я заерзал на сиденье, представляя эпитафию на своей могиле: ОН УМЕР В ВОЗРАСТЕ СТА ЛЕТ, ТАК И НЕ СУМЕВ ТРАХНУТЬСЯ. ПОКОЙСЯ ВЕЧНЫМ ДЕВСТВЕННЫМ СНОМ.
Поэтому я взял свой бумажник и прошел в туалет, дабы устроить репетицию перед премьерой.
Вот и все мое оправдание. Адвокат отдыхает.
Мэри тем не менее, и мне приятно об этом говорить, не отдыхала — она была неутомима. С того момента, как мы дошли до спальни, споткнулись и рухнули на кровать, об отдыхе она и не помышляла. Тогда я впервые испытал чувство, которое позже стал называть «погружение». Я
НАЧАЛО
Утро, пятница, июнь 1998 года. У меня проблема.
Она вздыхает, бормочет что-то во сне, поворачивается лицом ко мне, обнимает меня за талию, и я чувствую жар ее руки. Смотрю на будильник: 7.31. Потом смотрю на нее: густые пряди темно-русых волос закрывают все лицо, виден только нос. Вполне симпатичный носик. Я снова устремляю взгляд в потолок, обуреваемый противоречивыми мыслями.
С одной стороны, ситуация выглядит совсем неплохо. Я, молодой неженатый гетеросексуал, лежу в постели рядом с обнаженной девушкой, которая — судя по моим пьяным воспоминаниям и форме ее носа — весьма недурна в постели и хороша собой. Насколько я помню, ничего слишком странного или неприятного вчера не произошло: никаких наручников, истерик или признаний в вечной любви. Мы познакомились в клубе, танцевали, флиртовали, а под утро приехали сюда на такси.
Секс удался. По полной программе — со вздохами и стонами. Двигались мы вполне ритмично, особенно если учесть, что вместе делали это впервые. Молча. Иногда мне даже нравится такой секс. Никакого взаимодействия — ни словами, ни мыслями. Все просто, как голая правда. Мы оба понимали, что это всего лишь физическое влечение. А потом мы сидели рядом, пытаясь отдышаться, и пили сырую воду из больших стаканов. Она по-прежнему была Идеальной Женщиной. И не сделала ни одного неверного шага, то есть она НЕ:
а) сжимала мою руку;
б) смотрела на меня влюбленными глазами;
в) спрашивала меня, как же мне не одиноко жить одному, без девушки;
г) пыталась подчеркнуть интимность отношений, затягиваясь от моей сигареты, как будто это наш общий косяк;
д) предлагала встретиться снова.
Наоборот, она:
а) держала руки при себе;
б) смотрела в потолок;
в) сказала мне, что самое лучшее в случайных связях — разнообразие, и все парни ведут себя по- разному;
г) сама прикурила себе сигарету;
д) рассказала, что уезжает путешествовать в Австралию на три месяца.
Потом мы затушили свои сигареты, я выключил свет, и мы уснули.
Пока все шло хорошо. Нормальная связь на одну ночь. Несколько минут назад, проснувшись, я прекрасно себя чувствовал. Лучше сказать, я был горд собой. Мои «холостяцкие страхи» улетучились. Я еще не разучился «клеить» и способен затащить девчонку в постель. Значит, не утратил навыков.
С другой стороны, ничего хорошего в этой ситуации нет. Сегодня пятница, и — я снова смотрю на будильник и вижу, что двух минут как не бывало, — у меня есть дела. Эх, поваляться бы рядом еще немного и даже взять ее за руку, изображая некое подобие интимности… Но уже пора вставать — труба зовет.
Осторожно, чтобы не разбудить ее, я сажусь на кровати, снимаю с себя ее тяжелую руку и опускаю на простыню. Так, вот ее одежда — лежит кучкой рядом с кроватью. Выждав для верности еще пару секунд, я выскальзываю из-под одеяла и прощупываю ее одежду. Бумажник в кармане жакета. Надеваю шорты, тихо выхожу из спальни и иду в кухню.
Мэтт уже тут — одет, обут, влажные после душа волосы причесаны, — склонился над тарелкой сухих завтраков и чашкой кофе. Он открывает рот, чтобы заговорить, но я прижимаю палец к губам. Сажусь за стол напротив него и отпиваю из его кружки большой глоток кофе.
— Так она что, еще там? — шепотом спрашивает он.
— Aгa.
— Эта… как ее там… Соседка Хлои?
Хлоя — девушка, с которой мы вместе ходили в школу, но никогда вместе не «ходили». А поэтому из потенциальной подружки она превратилась в настоящего друга.
— Да, именно эта Как-ее-там.
Он кивает, приняв информацию к размышлению, а потом спрашивает:
— Хороша?
— Потянет.
— Шумная, — ухмыляется он.
— И не говори, — улыбаюсь я в ответ. — Кстати, с днем рожденья. — Я салютую его кружкой с кофе.
— О, не забыл? Спасибо, друг.
— Даже подарок приготовил.
— Какой?
— Вечером увидишь.
— То есть ты его еще не купил.
— То есть, может, подождешь до вечера? — Я отдаю ему кружку. — И кто сегодня придет?
Он зажигает сигарету, затягивается.
— Как обычно плюс еще кое-кто.
— Кое-кто хорошенький и не замужем?
— Возможно.
— А подробнее?
— Может, и ты подождешь до вечера?
— Значит, психи и шлюхи.
Но из Мэтта и слова не вытянешь, если он не захочет.
— Как будто ты из-за них передумаешь и не придешь… Может быть, они самые. А может, ни те ни другие. Что, амнезия? — спрашивает он, указывая на бумажник у меня в руках.
Я открываю бумажник и просматриваю документы.
— Нет, уже прошла.
— Ну и?..
— Что «ну и»?
— Ну и как эту Как-ее-там зовут?
— Кэтрин Брэдшоу, — читаю я. — Родилась в Оксфорде шестнадцатого октября 1969 года.
Я вытаскиваю проездной на метро и внимательно изучаю фотографию. Потом показываю фото Мэтту:
