наверное, полностью стерев их из памяти.

Но я все же продолжал с выражением невольной угрозы:

– Моя старшая дочь замужем, и у нее уже трое детей. Моя младшая дочь…

Я умолк, когда она отвернулась от меня и пошла к дому, выронив из рук мертвую птичку и даже этого не заметив. Я пошел за Энн, но следовавшая за ней по пятам Джинджер обернулась с грозным рычанием. Я остановился, глядя, как Энн от меня удаляется.

Неужели пришел конец всему?

Вдруг Энн, глянув в сторону, с испуганным криком вбежала в дом через дверь общей комнаты и с шумом задвинула стеклянную раздвижную дверь.

Я посмотрел на то место, куда она бросила взгляд, и увидел громадного тарантула, ползущего по камню.

Я застонал, но не от страха перед тарантулом, а поняв, что здесь воплотился один из самых глубоких страхов Энн. Тарантулы всегда приводили ее в ужас; она буквально заболевала, их увидев. Как это ни ужасно, но можно было предположить, что ее личный ад будет населен гигантскими пауками.

Подойдя к тарантулу, я взглянул на него. Огромный, с волосатыми, словно раздувшимися лапами, он неуклюже карабкался вверх по камню. Обернувшись, я увидел, что Энн, стоя за стеклянной дверью, смотрит на него со страхом и отвращением.

Оглядевшись по сторонам, я увидел прислоненную к стене дома лопату. Взяв ее, я вернулся к пауку. Потом наклонил лопату и держал ее перед тарантулом, пока тот не заполз на металлическую часть. Поднеся лопату к краю террасы, я подбросил паука как можно дальше, и, пока он летел через бассейн, чтобы приземлиться в плюще, я спрашивал себя, настоящий ли он. Существовал ли он сам по себе или только потому, что Энн его боялась?

Я посмотрел в сторону двери в общую комнату, которая слегка приоткрылась. Сердце мое подпрыгнуло, когда я заметил на лице Энн выражение детской благодарности.

– Спасибо, – пробормотала она.

«Даже в аду существует благодарность», – с изумлением подумал я.

Я решил поскорей укрепить свои позиции.

– Я заметил, что у вас кончилась питьевая вода, – сказал я. – Можно я поставлю новую канистру?

Лицо ее немедленно приняло недоверчивое выражение, и я чуть не заскрежетал зубами.

– Что вам надо? – спросила она. Я заставил себя улыбнуться.

– Я просто пришел вас поприветствовать. Пригласить к себе на чашку кофе.

– Я же сказала вам, что не выхожу из дома, – молвила она.

– Разве вы никогда не гуляете? – спросил я, стараясь казаться ненавязчивым и беспечным.

Мы с ней когда-то много гуляли в Хидден-Хиллз.

Я хотел, чтобы она осознала свою изоляцию и чтобы это ее озадачило.

Она ничего не ответила, отвернувшись от меня, словно мои слова ее обидели. Я пошел в дом вслед за ней и задвинул стеклянную дверь. При этом Энн обернулась, а Джинджер снова зарычала и шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Меня преследовала мысль о бесконечных бесплодных попытках достучаться до сознания Энн.

Вскоре я обратил внимание на дюжины висящих на стенах фотографий в рамках, и меня осенила другая мысль. Если бы я смог заставить ее взглянуть на одну из моих фотографий, ее наверняка поразило бы мое с ними сходство.

Не обращая внимания на рычание Джинджер, я подошел к ближайшей стене и посмотрел на свою фотографию.

Все фотографии были выцветшими и плохо различимыми.

«Почему это произошло? – недоумевал я. – Было ли это частью наказания, придуманного Энн для себя?» Я хотел спросить, потом передумал. Это могло лишь растревожить ее.

Новая идея. Повернувшись к ней, я произнес:

– Я сказал вам неправду.

Она посмотрела на меня с недоверчивым опасением.

– Мы с женой больше не вместе, – сказал я, – но это не то, что вы думаете. Нас разлучила смерть.

Я вздрогнул, увидев, как ее лицо исказилось судорогой, словно в ее сердце только что вонзили нож.

Но все же мне пришлось продолжить в надежде, что я наконец на верном пути.

– Ее тоже звали Энн, – сказал я.

– Вам нравится здесь, в Хидден-Хиллз? – спросила она, будто я ничего не сказал.

– Вы меня слышали? – спросил я.

– Где вы жили прежде?

– Я сказал, ее звали Энн.

Ее лицо опять конвульсивно дернулось, на нем появилось выражение смятения и испуга.

Потом взгляд ее вновь стал отсутствующим. Отойдя от меня, она направилась в кухню. «Энн, вернись», – хотелось мне сказать. И я чуть этого не сделал. Мне хотелось крикнуть: «Это я, разве не видишь?»

Но я молчал. И, как холодный камень, опять сдавило мне грудь отчаяние. Я старался его побороть, но на сей раз мне это хуже удавалось. В душе остался след.

– Посмотрите на это место, – сказала Энн. Она говорила механическим голосом, словно была одна. У меня возникло чувство, что это составная часть происходящего с ней процесса: постоянное повторение деталей ее положения, укрепляющее ее с ними связь. – Ничего не работает, – говорила она. – Еда портится. Не могу открыть консервы, потому что электричества нет, а консервный нож пропал. Без воды не могу вымыть посуду, и она накапливается. Телевизор не работает – думаю, он сломался. Ни радио, ни граммофона, ни музыки. Нет отопления, если не считать тех щепок, что я сжигаю. Дом все время холодный. Мне приходится ложиться спать в темноте, потому что нет света и все свечи израсходованы. Мусорщики больше не приезжают за мусором. Весь дом пропах отбросами и всякой дрянью. И я не могу пожаловаться, потому что не работает телефон.

Она прервала свое печальное перечисление смехом, от которого меня бросило в дрожь.

– Поставить канистру с водой? – сказала она. – Доставки не было так давно, что я не помню, когда была последняя. – Она снова засмеялась до жути горьким смехом. – Хорошая жизнь, – сказала она. – Ей- богу, я чувствую себя персонажем из какой-нибудь пьесы Нила Саймона, когда все вокруг меня разваливается на части, а я сама как будто съеживаюсь.

Тело ее начало сотрясаться от рыданий, и я инстинктивно двинулся к ней. Путь мне, оскалив зубы, загородила Джинджер; из ее груди доносилось приглушенное свирепое рычание. Я подумал, что она напоминает Цербера. Ко мне возвращалось отчаяние.

Я взглянул на Энн. Я хорошо понимал, что она делает, но не хватало сил ее остановить.

Она убегала от правды, погружаясь в относительную безопасность печальных подробностей своего существования и создавая приют меланхолии.

– Что вы пьете? – спросил я, когда мне в голову пришла очередная идея.

Она взглянула на меня как на идиота.

– Что вы пьете? – повторил я. – Если вода кончилась и у вас нет больше канистр.

– Не знаю, – пробормотала она, сердито на меня глядя. – Сок или…

– Разве он не испортился? – перебил я.

– Консервированный сок… не знаю.

– Вы сказали…