— А если бы мы не настаивали?

— Она бы оставила предохранитель или не пользовалась бы левой педалью или, может быть, она «обнаружила» бы револьвер и обвинила бы мисс К., что та его туда подложила. Из этого получилась бы восхитительная сцена.

— Я не могу в это поверить.

— Ты можешь подумать на кого-нибудь еще?

— Миссис Росс, — быстро ответила Дина.

— Нет, дорогая. Я думаю, что миссис Росс просто попыталась шантажировать моего отца. Убийца — моя кузина. Понравится ли тебе муж, о котором каждый будет говорить: «О да, Генри Джернигэм! Не он ли был племянником, или сыном, или еще кем-то убийцы из Пен-Куко?»

— Я буду любить моего мужа и не буду слушать таких разговоров. Кроме того, ты еще не знаешь. Ты просто пытаешься угадать.

— Я уверен в этом. Есть очень много моментов, которые начинают совпадать. И которые никак больше нельзя объяснить. Дина, я знаю, что это она.

— В любом случае, дорогой, она — сумасшедшая.

— Надеюсь, — сказал Генри. — Боже, но ведь это же ужасно!

Он спрыгнул с ручки кресла и начал нервно ходить взад-вперед.

— Я не могу больше этого вынести, — сказал Генри.

— Уже пора звонить.

— Давай.

Но когда они подошли к двери, они услышали голоса в прихожей.

Вошел ректор, а за ним Аллейн и эсквайр.

— Дина! Дина, где ты? — крикнул ректор.

— Она здесь, — ответил Генри. — Отец!

Эсквайр повернул к своему сыну лицо, белое как мел.

— Иди сюда, дружище, — сказал он. — Ты мне нужен.

— Стул, — быстро произнес Аллейн.

Генри и Аллейн усадили эсквайра на стул.

— Бренди, Дина, — сказал ректор. — Он потерял сознание.

— Нет-нет, — проговорил Джоуслин. — Генри, дружище, мне надо сказать тебе…

— Я знаю, — сказал Генри. — Это Элеонора.

Аллейн отошел к двери и наблюдал за ними. Теперь он был здесь посторонним. Произведенный им арест словно воздвиг стеклянную стену между ним и маленькой группой людей, суетившихся вокруг эсквайра. Он знал, что большинство его коллег едва ли обращали внимание на такие моменты почти полной изоляции. Но он чувствовал себя кем-то вроде Мефистофеля, который глядел сверху на результат собственной работы. Ему не доставляли радости такие сенсации. Был один-единственный момент, когда ощущение изолированности покинуло его. Все вспомнили о нем и повернулись к нему, и он увидел на их лицах уже знакомый настороженный антагонизм. И он сказал:

— Если господин Джернигэм захочет увидеться с Элеонорой Прентайс, это можно устроить. Она будет под надзором суперинтенданта Блэндиша.

Он поклонился и уже направлялся к выходу, когда услышал громкий голос Джоуслина:

— Подождите минуту.

— Да, сэр?

Аллейн быстро подошел к его стулу. Эсквайр взглянул на него.

— Я знаю, что вы пытались подготовить меня к этому, — сказал он. — Вы угадали, что говорила мне эта женщина. Я не мог вынести этого, пока… пока все не кончилось… я не признался бы в этом. Вы понимаете?

— Да.

— Черт знает что такое! Как подумаю, что нам предстоит наутро… Просто я хотел сказать, что оценил то, как вы действовали. Очень деликатно.

— Я хотел избежать финальной сцены, если бы увидел другой возможный способ.

— Знаю. Конечно я не должен задавать вопросов. Есть кое-что, чего я не понимаю… Аллейн, а она в своем уме?

— Я уверен, что доктор Темплетт даст вам совет, к какому психиатру лучше обратиться, сэр.

— Да. Спасибо.

Эсквайр сощурился и неожиданно протянул руку.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр.

— Я выйду с вами, — сказал Генри.

Пока они шли к двери, Аллейн думал: «Что-то есть в этих Джернигэмах из Пен-Куко».

— Странно, — сказал Генри. — Я полагаю, что это сильный удар для всех нас. Но я в данный момент вообще ничего не чувствую. Ничего. Я не могу поверить, что она… А где она?

— Полицейская машина сейчас движется в направлении Грейт-Чиппинг. Ей понадобятся кое-какие вещи из Пен-Куко. Мы сообщим вам об этом.

Генри резко остановился у двери.

— Она испугана? — спросил он неожиданно ледяным голосом.

Аллейн вспомнил ее лицо, губы, поднятые над выступающими далеко вперед зубами, глаза навыкате, в которых не было слез, пальцы, которые сжимались и разжимались, как будто она что-то уронила.

— Я не думаю, что она чувствует страх, — сказал он. — Она была абсолютно спокойна, не плакала.

— Она не умеет. Отец часто говорил, что она даже в детстве никогда не плакала.

— Я помню, ваш отец говорил мне это.

— Я ненавидел ее. Но сейчас в этом нет никакого смысла. Она выжила из ума. Это странно, потому что никто в семье не страдал безумием. Что будет дальше? Я хочу сказать, когда ее начнут судить? Мы… что мы должны делать?

Аллейн рассказал ему, что им следует сделать. Впервые в жизни он давал советы родственникам человека, обвиненного в убийстве. Он сказал:

— Но вы должны попросить прежде всего совета у ваших адвокатов. И это действительно все, что я могу вам сказать.

— Да. Да, конечно. Спасибо, сэр.

Генри внимательно всматривался в лицо Аллейна. Он видел его сквозь полоски дождя, которые блестели от света, лившегося через открытую дверь.

— Странно, — отрывисто произнес Генри. — Вы знаете, я собирался расспросить вас о Скотленд- Ярде. Как там начинают.

— Вы серьезно думаете об этом?

— Да. Мне нужна работа. Хотя едва ли она подходит для племянника обвиняемой.

— Не вижу причин, почему вам нельзя попробовать себя в роли полицейского.

— Я читал вашу книгу. Боже мой, как странно вот так просто стоять здесь и беседовать с вами.

— Вы гораздо сильнее потрясены, чем вам кажется. На вашем месте я отвез бы отца домой.

— Со вчерашнего дня, сэр, мне казалось, что я уже видел вас раньше. Я сейчас вспомнил. Агата Трой написала ваш портрет, не так ли?

— Да.

— И очень хороший, правда? Довольно лестно позировать для Трой. Какая она?

— Я считаю ее очень славной, — сказал Аллейн. — Она согласилась выйти за меня замуж. Спокойной ночи.

Он улыбнулся, помахал рукой и шагнул в дождь.