вас, мне и в голову не пришло…
— Я вышел на дорогу, — начал Генри, едва переводя дух. — Деревья так шумели от ветра, что невозможно было больше ничего услышать.
— Да? — произнес Аллейн.
— Вы не понимаете? Я подошел к дорожке, и только я приблизился к двери, как дождь полил с новой силой и ветер взвыл, как ненормальный. А потом, когда порыв утих, раздались эти три аккорда на старом разболтанном рояле! О боже, честное слово, у меня душа ушла в пятки.
Генри закрыл лицо руками, а затем посмотрел на свои пальцы.
— Не знаю, что это, испарина или дождь, — сказал он, — и это факт. Прошу прощения! Не слишком достойное поведение для местного дворянина. Боже! Другой бы просто не обратил на это внимания.
— Могу представить, что это было и в самом деле жутковато, — сказал Аллейн. — В любом случае, что вы здесь делали?
— Шел домой. Я оставался на ужин в доме ректора. Только что ушел. Господин Коупленд, кажется, совершенно забыл о своем намерении избавиться от меня. Когда я оказался у них на ужине, он обращал на меня не больше внимания, чем на бланманже. Но боже мой! Как я мог!
— Ничего страшного, — сказал Аллейн. — Но почему вы свернули к ратуше?
— Я подумал, что, наверное, этот великолепный парень, Роупер, несет службу вместе с собакой, и я мог бы подойти и сказать: «Эй, стой! Что нового?» — и набраться у него кое-каких новых слухов.
— Понятно.
— Хотите сигарету? — спросил Найджел.
— О, благодарю. Я лучше достану свою.
— Вы не хотели бы присутствовать при небольшом эксперименте? — спросил Аллейн.
— Да, очень, если можно.
— Но раз уж вы здесь, то прежде чем мы начнем, я хотел бы сказать вам одну вещь. Завтра я зайду к мисс Прентайс и буду использовать любые средства, в рамках закона, чтобы добиться от нее рассказа о том, что произошло во время встречи на Топ-лейн в пятницу. Я подумал, может, вы захотите сначала представить мне вашу версию.
— Я уже говорил вам, что она с приветом, — в нервном нетерпении сказал Генри. — Я просто убежден, что она не в себе. Она страшна, как смерть, и выходит из своей комнаты только во время приема пищи, да и то ничего не ест. Сегодня за обедом она сказала, что ей угрожает опасность и что в конце концов ее тоже убьют. Это просто ужасно. Бог знает, кого она подозревает, но кого-то она точно подозревает и напугана до полусмерти. Что полезного вы можете добиться от такой женщины?
— Тогда почему не познакомить нас для начала с версией здравомыслящего человека?
— Но это никакого отношения к делу не имеет, — сказал Генри, — и уж коли вам хочется вызвать в округе новые слухи, я был бы вам благодарен, если бы вы сдержались.
— Если это окажется не относящимся к делу, — сказал Аллейн, — это будет именно так восприниматься. Мы не используем не относящиеся к делу показания.
— Тогда зачем об этом спрашивать?
— Мы хотим сами отделить зерна от плевел.
— Ничего не случилось на Топ-лейн.
— Вы хотите сказать, что мисс Прентайс стояла в двух футах от вас обоих, смотрела не отрываясь на ваши лица, пока ее каблуки не провалились в землю на один дюйм, а затем ушла, не произнеся ни слова?
— Это была частная история. В общем, наше личное дело.
— Знаете ли, — сказал Аллейн, — так не пойдет. Сегодня утром в Пен-Куко и днем, в доме ректора, наши беседы были построены на откровенности. Вы сказали, что не стали бы отрицать, будто мисс Прентайс могла совершить убийство, и испугались повторить хотя бы одно слово из того, что она произнесла на Топ- лейн. Это выглядит так, как будто вы вовсе не мисс Прентайс пытаетесь защитить.
— Что вы хотите сказать?
— Не настояла ли мисс Коупленд на том, чтобы вы придерживались этой позиции, потому что она волнуется за вас? Что вы собирались сообщить мне сегодня днем, когда она вас остановила?
— Что ж, — неожиданно произнес Генри, — вы абсолютно правы.
— Послушайте, — сказал Аллейн, — если вы не виновны в убийстве, то уверяю, что вы идете по неправильному пути, заставляя подозревать вас. Помните, что в таком маленьком местечке, как эта деревня, мы вынуждены прислушиваться ко всем слухам о размолвках и ссорах. Мы пробыли здесь лишь двадцать шесть часов, а уже знаем, что мисс Прентайс была против вашей дружбы с мисс Диной Коупленд. Я прекрасно понимаю, что вам методы полиции могут казаться отвратительными и…
— Нет, это не так, — сказал Генри. — Конечно вы должны это делать.
— Что ж, тогда все прекрасно.
— Я расскажу вам, и осмелюсь сказать, что это не многим больше того, о чем вы уже догадались. Моя кузина Элеонора пришла в состояние сильного возбуждения, увидев нас вместе, и наш разговор состоял из ряда истеричных угроз и ядовитых обвинений с ее стороны.
— А вы сами не угрожали?
— Возможно, она скажет вам, что угрожал, но, как я уже повторял шесть или восемь раз, она сумасшедшая. И мне очень жаль, сэр, но это все, что я могу вам сказать.
— Ну, хорошо, — сказал Аллейн со вздохом. — Пора приниматься за работу, Фокс.
3
Они вынули водяной пистолет и установили на его место кольт. Аллейн достал из портфеля ноты прелюдии и положил их на подставку. Генри увидел дыру посередине и жуткие пятна, окружавшие ее. Он отвернулся, а затем, презирая себя за эту внезапную непроизвольную чувствительность, придвинулся ближе к роялю и стал смотреть на руки Аллейна, которые полезли под крышку.
— Вы видите, — сказал Аллейн, — я сейчас делаю именно то, что предстояло сделать злоумышленнику. Кольт входит в то же самое место, и свободный конец веревки, который был обвязан вокруг рукоятки водяного пистолета, точно так же обвязывается вокруг рукоятки кольта. Веревка проходит через спусковой крючок. Это необычайно прочная веревка, почти как леска. Я поставил кольт на предохранитель. Теперь смотрите.
Он сел на табурет перед роялем и нажал на левую педаль. Оба шкива жестко вышли из желобков, веревка натянулась, а глушители приблизились к струнам и остановились.
— Прилажено прочно, — сказал Аллейн. — Джорджи убедился, что со шкивами все нормально.
— Вот это да, — воскликнул Найджел, — мне ни разу не пришло в голову…
— Я это знаю.
Аллейн опять залез внутрь и отпустил предохранитель. Потом он слегка наступил на левую педаль. На этот раз левая педаль сработала. Веревка натянулась в шкивах, и спусковой крючок отодвинулся назад. Они все услышали острый щелчок.
— Что ж, — тихо сказал Аллейн. — Вот вам то, что имеет значение.
— Да, но вчера вечером верх рояля был закрыт шелковым полотном и шестью горшками с геранью, — заметил Генри.
— Поэтому вы думаете, что это было проделано вчера вечером, — сказал Аллейн.
— Я не знаю, когда это было сделано, но я не думаю, что это могло быть сделано вчера вечером, если только не прямо перед тем, как мы все собрались в ратуше.
Аллейн нахмурившись посмотрел на Найджела, у которого, без сомнения, уже появилась новая теория.
— Это абсолютно верно, — вызывающе сказал Найджел. — Никто не мог передвинуть эти горшки после шести тридцати.
— Я полностью согласен с вами, — заметил Аллейн.