брате, который жив и здоров и служит в прусской кавалерийской бригаде под Бауценом...»

Луиза писала: «Радость наша была безмерной, когда мы получили письмо от Джейми и узнали, что он жив и со здоровьем у него все в порядке...»

А Шарлотта сообщала: «О, Квин, трудно поверить, что можно испытывать такую полноту счастья! Даже теперь ноги сами пускаются в пляс, лишь стоит вспомнить, что Джейми не погиб. Какая благословенная весть!»

Тарквин отложил письма в сторону и, прикрыв рукой глаза, стоял в таком положении несколько минут. Когда он наконец поднял голову, то увидел, что по коридору навстречу ему идет Ровена. Она была одета в черное платье, то самое, в котором ее видели на похоронах Феликса и которое она так беззаботно с себя скинула, когда они лежали в траве и занимались любовью.

Ее лицо в темноте казалось бледным пятном, но когда она вышла из тени и свет лампы осветил ее волосы с красноватым отливом и ее строгий профиль, Тарквин внезапно понял, как ему тяжело будет расставаться с ней.

Когда она подошла к нему, Тарквин коротко и деловито сказал:

– Я выезжаю в Тулузу немедленно. Выражение ее лица было спокойным.

– Тебе нужно ехать. А это вам с Исмаилом подкрепление на дорогу.

В холщовом мешке, который она передала Тарквину, оказались буханка хлеба и бутылка вина. Ровене и Жюстине пришлось, по-видимому, изрядно потрудиться, прежде чем они нашли в опустевших кладовых это незатейливое подкрепление.

Голос Ровены звучал откуда-то издалека:

– Я положила бутылку пино, но распейте ее побыстрей. Оно полностью выдыхается, если находится в теплом месте.

Тарквин остался доволен, так как этот сорт вина ему нравился.

– Прежде чем Симон возвратится, тебе и Жюстине придется побыть одним.

– Мы к этому привычны. В случае чего, здесь рядом Арман и Фердинанд, они нас поддержат.

– А как вы управитесь на винокурне?

Ровена улыбнулась ему:

– О, работы осталось совсем немного. И мы уже решили закладывать посадки винограда.

– Я думаю, что это очень разумно.

– Да, – согласилась Ровена и отвернулась, ее улыбка исчезла. – Почему он ничего не говорит о том, когда вернется? Действительно ли он строит планы относительно поездки в Северную Америку, а ее посвящать в эти планы не хочет? Господи, ей не верится, что сердцем и душой он пребывает на поле сражения!

Тарквин с нежностью смотрел на Ровену, когда она завязывала мешок, предназначавшийся ему в дорогу.

– В мешке находится также бутылка воды для Исмаила. Я знаю, что его религия запрещает пить вино, – она протянула мешок, и Тарквин взял его, стараясь избежать прикосновения.

– Благодарю тебя.

Вместе они вышли на внутренний двор, где стоял на привязи Сиам. Исмаил уже оседлал своего Джангли. Сиам храпел и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Ровена взобралась на ступеньки и держала поводья, пока Тарквин оседлывал Сиама. Она не сразу отпустила поводья, а подождала, пока Тарквин приторочил мешок к луке седла. Голова Ровены была наклонена, она испытывала легкую дрожь на холодном воздухе. Тарквин, сидя в седле, смотрел на нее и чувствовал, что читает ее мысли. Он знал, что Ровена думает о том, найдется ли у него время, чтобы написать ей письмо, и удастся ли ей снова свидеться с ним. О Боже, а ему ведь нечего ей сказать, и обещать он ей ничего не может.

Ровена вопросительно посмотрела в напряжённое лицо Тарквина. Их взгляды встретились и никто из них не опускал глаза. Тарквин нагнулся в седле и поцеловал ее. Он ощутил, что этот поцелуй заставил ее вздрогнуть всем телом, она напряглась, а губы у нее были теплыми и нежными. О, от ее поцелуев можно сойти с ума!

Внезапно Тарквин выпрямился и хлестнул лошадь. Пустив ее в галоп, он выехал на длинную, затененную деревьями аллею. Исмаил следовал за ним.

Вслушиваясь в стук копыт по твердой земле, Тарквин вспомнил о письмах, которые он положил в карман своего плаща. От предвкушения встречи с Джейми у Тарквина поднялось настроение. Если бы не это радостное чувство, его прощание с Ровеной было бы для него более мучительным.

Громоздкий экипаж, набитый чемоданами, выехал ранним августовским утром 1814 года из Шартро в Париж. Лето было в самом разгаре, а возвращаться обратно предстояло осенью, может быть, даже зимой.

Взор тети Софи был обращен на часовню, каменный шпиль которой выделялся на фоне деревьев.

– Я благодарна Ровене и Жюсси за то, что они не стали хоронить Феликса в униформе. Он всегда так интересно смотрелся в своем воскресном костюме.

Она приложила к глазам батистовый платок и быстро оглянулась вокруг. Но другие пассажиры в карете были заняты своими собственными мыслями и не заметили ее душевного состояния. Жюстина устроилась рядом со своей матерью и любовалась розами в саду. Напротив нее, высунув голову в окно, сидела Ровена. Ее волосы с красноватым отливом были взлохмачены ветром. Она смотрела в ту сторону, где находились виноградники, различала тяжелые гроздья, свисавшие из-под сине-зеленой листвы, и думала о том, что урожай в этом году созреет рано и что ей нужно вернуться вовремя, чтобы помочь Симону. Если тетя Софи не захочет уехать из Парижа, она вынуждена будет возвратиться одна.