У авторов есть еще один признак приближения к какому-то рубежу: обострение интереса к своему архивному, неиспользованному или неудачно в прошлом воплощенному материалу, попытки его «реанимировать», не оставить брошенным. Иными словами, закончилось время разбрасывания камней, пришло время собирать камни. Так, еще в 1983 году брат снова попытался «поднять» «Колыбельную пеплу» (на мой взгляд и слух, одну из лучших своих баллад) и «Этот май»; затем, в 1985 году, — «Чудо любви»; а в 1989-м — «Ласточки домой вернулись». Приноравливался он и к «Царевне с нашего двора», и к юношеской «Песне о Родине», но каждый раз неудовлетворенно отодвигал клавиры в сторону. В 1988 году Женя решил (по моему совету) подтекстовать мелодию, сочиненную еще в 1976-м. Мне она очень нравилась, и я предложил брату свой образ песни и первую строку припева: «Давай зажжем на счастье свечи!». Так родилась песня на стихи А. Поперечного «Свиданье при свечах». Но судьба ее была при жизни брата несчастливой: «Свечи» тут же раскритиковали и «зарубили» в музыкальной редакции Центрального телевидения, и Женя больше к ним не возвращался. После смерти брата его друг и соратник по эстраде Александр Серов записал эту песню, многое изменив в ее материале, особенно в тексте. Песня пришлась по душе слушателям и стала популярной, но я к ее новой версии-трактовке отношусь несколько сдержанно и отстраненно, хоть и участвовал в записи инструментальной фонограммы. Да, это музыка — как материя — еще мартыновская, но дух в ней уже серовский. Хорошо это или плохо — не берусь судить. Но тот факт, что в Жениной мелодии с 1976 года была скрыта жизненная энергия, раскрывшаяся только в 1995-м, интересен и по-своему замечателен.

Самые ранние сочинения (донецкие и даже артемовские) со времени вступления брата в Союз композиторов все чаще стояли на пюпитре его несмолкавшего рояля. Однажды, в 1981 году, издательство «Музыка» впервые обратило внимание не только на песни, но и на камерно-инструментальную музыку Евгения Мартынова, издав его Скерцо для кларнета и духового оркестра (то есть аранжированный вариант Скерцо для кларнета и фортепиано). Теперь же, в конце 80-х, Женя пытался найти применение и другим своим инструментальным сочинениям: выгрывался в них, делал исправления в клавирах, собирался оркестровать, советовался со мной, предлагал издательствам. Также и на старых, почти пожелтевших песенных клавирах пятнадцати-двадцатилетней давности появились новые карандашные пометки и дописки с вариантами иного — музыкального или литературного — развития. Впоследствии мне пришлось этими дописками воспользоваться в процессе подготовки к изданию полного (или почти полного) собрания песен брата и во время работы над симфоническими инструментовками его фортепианной Прелюдии и кларнетного Романса.

У Жени остались неиспользованными многие грустные, но очень красивые мелодии. В последний год жизни он их часто наигрывал и напевал, что-то помечал в нотах, исправлял, менял гармонию, варьировал размер и темп, пытаясь «поймать» нужную стилистику. Правда, все это Женя делал как-то между прочим, для души, без нажима и насилия над своими, пришедшимися не ко двору печальными мелодиями. Словно ласкал и тешил своих незаконнорожденных детей, которых никак не решался вывести на люди. В результате подтекстовки одной из таких мелодий, осуществленной Робертом Рождественским после Жениной смерти специально для концерта его памяти, родилась песня «Я еще вернусь!». На сцене театра эстрады в мае 1992 года эту песню исполнил — неожиданно для многих — популярный артист разговорного жанра Михаил Евдокимов. Успешный певческий дебют очень вдохновил артиста, и вскоре он записал еще две песни Евгения Мартынова, стал петь в концертах песни других композиторов и так вошел в голос, что практически ни один свой концерт не мыслит теперь без песен.

Не могу не обратить внимания и на появление такой перемены в творческих принципах брата, которая в 1989 году позволила ему записать мою песню «Тройка счастья» (на стихи Е. Супонева). Так как Женя значительно доработал «под себя» мелодию и немного текст, я настоял тогда на констатации следующей формальности: раз музыка в песне уже на 50% не моя, значит, ее авторами должны считаться оба Мартыновых, а не я один. В начале 1990 года Женя записал мою песню «Васильковые глаза» (на стихи Ю. Гарина), причем сделал это настолько охотно и удачно, что выразил желание исполнить любые мои