Кстати, к судебным тяжбам со злосчастными кооператорами, которые присвоили Женин гонорар, больше никто не возвращался. Я, признаться, в разговоре с Эллой однажды высказал свою готовность продолжить незаконченное братом дело и взять на себя мытарное бремя истца, но Элла тогда ответила довольно резким и категорическим тоном, очень редко применявшимся в общении со мной:
— Хватит с меня судов! Довольно!.. У меня сын растет, и он мне дороже этих денег!.. Я запрещаю тебе лезть в это дело! Понял?!.
Новость о смерти «популярного советского композитора и певца Евгения Мартынова» сразу же прозвучала по всем телеканалам, о ней упомянули буквально все информационные программы радио и телевидения. И почти во всех сообщениях подчеркивалась криминальная причина смерти, связываемая с недавним сообщением газеты «Московский комсомолец» о бандитском нападении на «известного многим певца Евгения Мартынова» у его же собственного дома.
Действительно, 18 августа в субботнем номере «МК» появилась информация о том, что Мартынова избили и ограбили, отняв документы и имевшиеся при нем деньги — 50 рублей. Однако освещенное на последней газетной полосе ЧП приключилось с другим Мартыновым, по слухам — с артистом Московского академического театра имени В. В. Маяковского. Нам тогда звонили все знакомые, встревоженные газетным сообщением, но Жени в это время вообще в Москве не было.
Когда же, по возвращении из Венгрии, брат прочел информацию «Комсомольца» сам, то с улыбкой произнес:
— Гады... Опозорили. Получается, что у Мартынова в кармане денег больше пятидесяти рублей не водится и он такой бедный и жадный, что этот несчастный полтинник без боя отдать не мог.
Тем не менее телевизионные дикторы упорно продолжали связывать два события (смерть и избиение накануне) в продолжение нескольких последующих лет. К этим двум событиям постепенно приклеилась третья линия: тяжба с уголовниками и «прекращение искового дела вследствие смерти истца» за день до очередного (возможно, самого важного) судебного слушания. Таким образом, вся ретроспектива этого «криминального дела» в результате сообщений официальных и неофициальных источников информации невольно в головах Жениных поклонников выстраивалась в следующую, довольно интригующую, цепь: Евгений Мартынов судился с уголовниками-кооператорами по поводу большого, невыплаченного ему гонорара; после очередного слушания дела он был жестоко избит и ограблен у подъезда собственного дома; за день до основного судебного слушания, в том же подъезде, на первом этаже, был обнаружен его труп.
Естественно, за всеми разъяснениями и самой «компетентной» информацией по поводу смерти брата все обращались и продолжают спустя годы обращаться ко мне. Однако, выслушивая все, что я могу сообщить «компетентно» (и, понятное дело, не очень охотно), люди чаще всего задумчиво и неудовлетворенно покачивают головой и высказывают свое мнение примерно такими словами:
— И все-таки здесь что-то не так... Еще что-то должно быть... Женя вроде не был таким болезненным, чтобы от первого сердечного приступа умереть. Даже если в его крови присутствовали взаимоисключающие лекарства, транквилизаторы и алкоголь, могущие отрицательно или усугубляюще повлиять на общее состояние... Нет, мне этот сердечный диагноз кажется малоубедительным...
Как знать?.. В любом случае, вся правда известна лишь богам. К тому же в рождении или смерти народных кумиров почти всегда есть что-то загадочное.
Удивительно точно подметил один мудрый человек (если мне не изменяет память, Фридрих Шеллинг): «Настоящие поэты всегда умирают неожиданно, но и в их смерти нет ничего мертвого».
20 глава
Все время со второй половины понедельника до пятницы погода была хмурой и дождливой. Мало- помалу, за три тяжелых и тягостных дня, прошедших, как я уже говорил, в сплошных для меня организационных хлопотах и разъездах по разным инстанциям на серовской машине (с Сашиным администратором, классным шофером Юрой Мухаметжановым), наконец утряслись все предпохоронные проблемы.
Гражданская панихида и похороны были назначены на 7 сентября. Московские газеты, радио и телевидение сообщили об этом, уточнив, что панихида пройдет в помещении Центра музыкальной информации и пропаганды советской музыки Союза композиторов СССР (начало в 11 час. 30 мин.), а похороны состоятся на Новокунцевском кладбище (в 14.00).
Центрмузинформ находился на улице Готвальда (нынешняя улица Чаянова), в доме № 10. Здесь в сталинские и хрущевские времена квартировались все секретариаты, правления и комиссии Союзов композиторов СССР, РСФСР и Москвы. Но с постройкой новых жилых композиторских объектов на улицах Неждановой и Огарева (теперь они снова стали переулками — Брюсовым и Газетным) все начальство вместе с упомянутыми секретариатами, правлениями и комиссиями переехало ближе к Кремлю, оставив на улице Готвальда Музфонд и Центрмузинформ. Гражданские панихиды по маститым и известным композиторам (и музыковедам) обычно проводились и проводятся в помещении Всесоюзного дома композиторов (на ул. Неждановой), но летом 1990 года там затеяли ремонт, и к сентябрю он только подошел к своему пику. Потому панихиду нам пришлось перенести в Центрмузинформ, хотя свои услуги предлагали и другие организации, в частности Московский театр эстрады, Дом радиовещания и звукозаписи, ДК издательства «Правда», Центральный Дом работников искусств, в ресторане которого, кстати, состоялись поминки.
Людей было много. И притом не только на Готвальда, 10, а потом на кладбище, но и на Колхозной (Сухаревской) площади, 3, — у морга № 1 при Институте скорой помощи. Те, кто не могли отпроситься с работы (дело касалось прежде всего наших и Жениных друзей и знакомых), пришли к 8 часам утра на Колхозную, вернее, на проспект Мира, 14—16, если определять по месту входа и въезда в морг. Сразу скажу, что в течение всего дня в моем распоряжении был дежурный наряд милиции, дорожная служба ГАИ, несколько милицейских машин и автобусов (помимо наших, музфондовских), а также при маме и отце постоянно находились два опытных врача Центральной поликлиники МВД — Т. Ф. Вишневская и А. П. Воронкова — с полным арсеналом медицинских средств «на всякий пожарный». В пятницу утром выглянуло долгожданное солнце: все в этом усмотрели некое божественное провидение и высокий, сокровенный смысл. На Колхозной первая часть траурного церемониала прошла без задержек, по-армейски четко: печально, но торжественно и, конечно же, со слезами, цветами, венками...
Отсюда, по намеченному в четверг плану, мы отправились в сопровождении милицейских машин к Жениному дому, на улицу Пилюгина. Нам предстояло забрать оставшихся там родителей, вдову и родственников из Артемовска, Камышина, Волгограда и Киева. Сережа с «бабой Верой и дедой Костей», как он их называл, приехал из Крыма днем раньше, но Элла решила не посвящать его в семейную трагедию, чтобы не травмировать детскую психику, и он всю пятницу провел в детсадике. Однако и в тот сентябрьский день, и после товарищи не раз задавали ему вопрос:
— Сережа, у тебя что, папа умер?
Но удивленный подобными вопросами мальчуган пересказывал им то, что слышал от мамы:
— Нет! Вы что?!. Папа уехал за границу. Он сейчас на гастролях в Америке и на всяких там далеких островах. На Канарских, кажется, Гавайских или еще каких-то...
Появление Сережки дома в эти гнетущие предпохоронные дни было первым и, пожалуй, единственным лучиком света во тьме горя, нежданно-негаданно обрушившегося на нас.
Когда Женин сынишка, улыбающийся, поразительно похожий на отца, вошел в дом, сразу попав в объятья своих старших родственников, я про себя почти радостно выдохнул:
— Ну наконец-то! Слава богу!.. Теперь будет чуть полегче.
