«Он прав, — подумал Филипп, оставшись один, — не следует так спешить с этим делом! — И, взяв шкафчик, он повесил его на прежнее место. — Несколько часов раньше или позже не составит никакой разницы; лучше я прилягу и отдохну; голова у меня тяжела».

Филипп прошел в смежную комнату, кинулся на свою постель и почти тотчас же заснул тем крепким, тяжелым сном, каким обыкновенно засыпают за несколько часов до казни приговоренные к смерти преступники.

Пока он спал, пришли соседи и приготовили все, что требовалось к похоронам бедной вдовы Вандердеккен. Они всячески старались не разбудить ее сына, зная, что должны разбудить его на горе.

В числе других после полудня явился и мингер Путс; он знал уже о смерти своей пациентки, но, имея свободный час времени, решил все-таки побывать у Вандердеккенов, рассчитывая на то, что это принесет ему лишний гильдер вознаграждения. Прежде всего он прошел в комнату, где лежала покойница, а оттуда в комнату Филиппа, которого потряс за плечо, желая его разбудить. Проснувшись, Филипп сел на постели и увидел стоящего перед ним доктора.

— Итак, мингер Вандердеккен, — заговорил бессердечный маленький человек, — все кончено! Я и знал, что это так будет! Но не забудьте, что мне теперь следует с вас еще один гильдер, и что вы обещали непременно уплатить мне за все; все, вместе с лекарством, это составит три с половиною гильдера, при условии, что вы вернете мне склянку из-под лекарства!

Филипп, который в первую минуту по пробуждении не мог дать себе вполне ясного отчета в том, что происходит, постепенно очнулся.

— Вы получите ваши три с половиною гильдера и вашу склянку тоже, господин Путс, — сказал он, вставая с кровати, — можете быть спокойны!

— Да, да… Я знаю, что вы намерены уплатить мне, если только будете в состоянии. Но вот, видите ли, мингер Филипп, это может быть будет еще не так скоро; неизвестно, когда еще вам удастся продать ваш домик. Вы, может быть, не скоро найдете на него покупателя. Но я не желаю слишком налегать на людей, когда у них нет денег, и вот что предложу. На шее у вашей покойной матушки есть маленькая вещица; она не имеет никакой ценности, решительно никакой, но для доброго католика это все-таки святыня. Так вот, желая вам помочь в вашем затруднительном положении, я готов взять эту вещицу, и мы с вами будем квиты! Я буду считать, что вы мне уплатили сполна, и дело будет с концом.

Филипп слушал внимательно; он знал, на что намекал это маленький негодяй: — на ту священную реликвию с частицей Животворящего Креста, над которой его отец произнес свою страшную клятву. Никакие миллионы не могли бы заставить его расстаться с этим предметом.

— Уходите отсюда! — резко произнес Филипп. — Уходите сейчас же! А деньги свои вы получите.

Но мингер Путс отлично знал, что оправа святыни, представлявшая собою небольшой квадратный ящичек из чистого массивного золота, стоила в десять раз более того, чем ему следовало получить; кроме того, ему было известно, что и самая святыня стоит громадных денег, и так как в то время такие святыни ценились очень высоко, то был уверен, что выручит за нее очень почтенную сумму. Прельстившись ею в тот момент, когда он был в комнате усопшей, он снял ее с шеи покойницы и спрятал у себя на груди. А потому он продолжал уговаривать Филиппа:

— Мои условия выгодные, мингер Филипп, и вам лучше было бы согласиться на них. Ну, какая вам может быть польза от такого хлама?

— Я сказал вам, что нет! — крикнул Филипп, выведенный из себя.

— Ну, в таком случае вы оставите у меня эту вещицу впредь до уплаты мне вашего долга, мингер Вандердеккен! Это будет справедливо! Ведь вы сами понимаете, что я не могу терять своего. Как только вы принесете мне следуемые с вас три с половиной гильдера и склянку из-под лекарства, я возвращу вам вашу безделушку.

На этот раз негодование Филиппа не знало уже границ: он схватил мингера Путса за шиворот и вышвырнул его за дверь.

— Вон! — крикнул он. — Сию минуту вон!.. Не то… Ему не пришлось докончить своей угрозы, потому что маленький доктор с такой поспешностью постарался убраться, что скатился кубарем с половины ступеней лестницы и теперь ковылял уже через мост. Он почти жалел в эту минуту, что святыня была в его руках, но его поспешное отступление помешало ему вернуть реликвию, даже если бы он имел к тому желание.

Естественно, что вся эта сцена привлекла внимание Филиппа к упомянутой святыне, и он отправился в комнату матери, чтобы снять с ее шеи реликвию и взять ее себе. Когда он отдернул полог и протянул руку к черной ленте, на которой висела золотая коробочка, ее уже больше не было.

— Исчезла! — воскликнул он. — Они никогда не решились бы снять с нее реликвию, никогда! Это, без сомнения, сделал этот негодяй Путс! Все равно, я не оставлю у него нашу святыню, я отниму у него, даже если бы он проглотил ее! Вырву ее, хотя бы мне пришлось для этого разорвать его самого на части!

С этими словами Филипп сбежал вниз по лестнице, выбежал из дома, одним прыжком очутился по ту сторону канавы и без шляпы и камзола помчался что есть мочи по направлению к одинокому жилищу доктора.

Соседи, видя, как он несся мимо них с быстротой ветра, только качали головой. Между тем Мингер Путс был всего на полпути, так как зашиб себе колено и не мог бежать особенно скоро. Предчувствуя, что должно было случиться в случае, если его похищение обнаружится, он время от времени оборачивался и оглядывался назад. И вот, к великому своему ужасу, он вдруг увидел Филиппа Вандердеккена, в некотором расстоянии бежавшего за ним. Испугавшись чуть не до потери сознания, несчастный похититель не знал, что ему делать: «Остановиться и вернуть похищенную вещь», — мелькнула у него мысль, но страх перед бешеным нравом молодого Вандердеккена остановил его в этом намерении, и он решил бежать, что есть сил, надеясь успеть укрыться в своем доме и забаррикадироваться в нем.

Путс был вынужден бежать очень быстро, и его тоненькие ножки несли его тщедушное тело так быстро, как только могли, но Филипп, убедившись, что похититель старается от него ускользнуть, заключил из этого, что предположение его было верно, и потому ускорил свой бег и стал быстро нагонять старика. Находясь всего в каких-нибудь ста шагах от своего дома, Путс услышал за собой совершенно близко шаги нагонявшего его юноши; обезумев от страха, он стал делать невероятные для его роста прыжки; отчаяние удваивало его силы; но погоня все ближе и ближе; он слышал даже порывистое дыхание юноши.

Не помня себя от страха, старик пронзительно крикнул, как заяц, схваченный гончими. Филипп был всего в нескольких шагах от него, он протянул даже руку, чтобы схватить его, как вдруг старик рухнул, как подкошенный, прямо под ноги молодому человеку, который в силу инерции не смог удержаться и, перескочил через него, пробежал еще несколько шагов вперед, спотыкаясь и стараясь вернуть себе утерянное равновесие, но не мог и, запнувшись за камень, покатился на землю, перевернувшись раз, другой. Это обстоятельство спасло маленького доктора; тот успел вскочить на ноги, и прежде, чем Филипп успел подняться на ноги и догнать его, он уже вскочил в дом и засунул двери тяжелыми железными болтами и засовами изнутри.

Но Филипп решил во что бы то ни стало вернуть себе свою фамильную святыню и, добежав до дверей жилища врача, стал искать глазами средства ворваться в него и в стенах дома расправиться с маленьким негодяем.

Однако в виду того что жилище доктора стояло одиноко, им были приняты все меры предосторожности, чтобы оградить его от возможного вторжения воров и грабителей. Все окна нижнего этажа были плотно заперты железными ставнями и укреплены крепкими засовами, а окна верхнего этажа были расположены слишком высоко, чтобы до них можно было добраться снаружи.

Здесь мы должны сказать, что хотя мингер Путс пользовался общей известностью как весьма искусный врач, имевший обширную практику, — с другой стороны, он был всем известен как человек черствый, бессердечный и неприветливый, и никто никогда не переступал порога его дома, да никто и не имел к тому ни малейшего желания. Он стоял так же одиноко среди своих сограждан, как и его жилище за чертою города. Его видели только у постели больных и умирающих, и даже люди, пользовавшиеся его услугами, не знали, как он живет, и из чего состоит его помещение. Когда он впервые поселился в этой местности, то на стук в его дверь нередко отвечала старая дряхлая женщина, но ее схоронили несколько времени тому назад, и с тех пор дверь приотворял посетителям сам мингер Путс, когда он был дома, или же, если его не было, дверь так и оставалась запертой, сколько бы в нее ни стучали. На этом основании полагали, что старик живет совершенно один, будучи слишком скаредным, чтобы держать прислугу. То же самое думал и