— Привет.
Она скрестила руки на груди и смотрит на меня твердым взглядом.
— Сегодня твой день, да?
— Наверное.
— Куда пойдешь? Уже все распланировал?
— Старое здание 'Пфайзера' на Восьмой авеню.
— Ничего, — быстро кивает она, — хороший план. И к шести уже вернешься, так? Не забыл, что сегодня мы идем в Сад? И не надейся, что мы дадим тебе прохандрить весь день в одиночестве, как в прошлом году.
Смотрю на детей в спортзале. Они бьют, атакуют, валяют дурака, смеются и ругаются.
— Не уверен, что у меня получится. Эта вылазка может продлиться дольше обычного.
Нора продолжает кивать:
— Ага. Ясно. Потому что здание перекошено, полно трещин и тупиков и там надо ходить очень осторожно, да?
— Да.
— Ясно. Уже изучил? — спрашивает она, указывая на конверт у меня в руках.
— Еще нет.
— Наверное, стоит все-таки прочитать бумаги, Перри. — Нора стучит ногой по полу, все ее тело дрожит от едва сдерживаемой злости. — Тебе же надо знать, какие у твоих подчиненных сильные и слабые стороны, ну и вообще. Например, у меня. Потому что я в команде.
— Что? — невыразительно переспрашиваю я.
— Что-что, что слышал. Россо сам меня вчера включил. Так ты знаешь мои сильные и слабые стороны? Ты не задумал ничего такого, что окажется для меня слишком сложным? Мне очень не хотелось бы подвергать опасности твою первую вылазку во главе группы.
Отрываю край конверта и начинаю просматривать имена.
— Джули тебе говорила, что она тоже записалась? Мои глаза скачут со страницы на страницу.
— Да-да, говнюк ты несчастный, или для тебя это проблема? — Ее голос дрожит, она вот-вот расплачется. — Или ты возражаешь?
Распахиваю двери и выбегаю на холодный утренний воздух. Птицы над головой. Безмозглые голуби, крикливые чайки, мухи, жуки, пожирающие дерьмо, — дар полета растрачен на самых бесполезных и бессмысленных тварей. Что, если бы он был мой? Эта безграничная, совершенная, невесомая свобода. Ни заборов, ни стен, ни границ; я летал бы где угодно — над океанами и континентами, над горами, и джунглями, и бескрайними равнинами, и где-то там, где-то далеко-далеко я нашел бы смысл.
Я тону в воспоминаниях Перри. Я глубоко в черной земле. Где-то высоко у меня над головой — сплетение корней и червей, перевернутое кладбище, где гробы вместо надгробий, а памятники, закопанные глубоко в небесную пустоту, прячут все имена и эпитафии, оставляя мне лишь гниль.
Чувствую шевеление в земле. Ко мне прорывается рука и хватает за плечо.
— Привет, мертвяк.
Мы в 'боинге'. Мои сувениры аккуратно разложены в стопочки. Проход устелен восточными коврами. Проигрыватель тихо мурлычет голосом Дина Мартина.
— Перри?
Он в кабине, в кресле пилота, руки на штурвале. Он в форме — белая рубашка заляпана кровью. Улыбается мне и указывает на иллюминаторы, где мимо пролетают слоистые облака.
— Мы приближаемся к высоте крейсерского полета. Можете отстегнуть ремни.
Медленными, осторожными движениями я встаю и захожу в кабину. Тревожно смотрю на него. Он ухмыляется. Провожу пальцем по знакомой пыли на приборах.
— Это ведь не твое воспоминание.
— Нет. Твое. Я хотел, чтобы тебе было спокойнее.
— Я сейчас стою на твоей могиле, да?
Он пожимает плечами:
— Наверное. В лучшем случае там мой пустой череп. Вы с друзьями почти все с собой унесли, помнишь?
Начинаю извиняться, но он закрывает глаза и отмахивается.
— Не надо. Это давно в прошлом. К тому же это не ты меня убил. Я сам себя убил — я, старый и мудрый. Ты, кажется, больше общаешься с другой моей версией — молодой, наивной и сочиняющей роман 'Призраки против оборотней'. Я бы сейчас предпочел не вспоминать, что умер.
Бросаю на него неуверенный взгляд.
— Ты гораздо веселее, чем в воспоминаниях.
— Тут другой масштаб. Сложно принимать свою жизнь всерьез, когда видишь ее целиком.
Смотрю на него с сомнением. Он выглядит очень убедительно — даже прыщики на месте.
— Ты… это правда ты?
— И как это понимать?
— Ты, с кем я все время разговариваю. Это правда ты? Или… объедки твоего мозга?
— Какая разница? — смеется он.
— Ты душа Перри?
— Может быть. Типа того. Называй как хочешь.
— Ты… в раю?
Он с хохотом дергает себя за окровавленную рубашку.
— Не совсем. Я в тебе,
Я поворачиваюсь к окну. Не видно ни моря, ни и пи, только шелковые призрачные горы внизу и груды облаков наверху.
— Куда мы летим?
— Куда глаза глядят. — Он с ехидством воздевает глаза к небесам, потом улыбается. — Ты поможешь мне туда добраться, а я помогу тебе.
Самолет трясется в воздушных потоках, и внутри у меня все сжимается.
— Зачем тебе мне помогать? Ты же из-за меня погиб.
— Да ладно, Р, ты что, до сих пор не понял? — Кажется, мой вопрос его расстроил. Он смотрит на меня с лихорадочной напряженностью во взгляде. — Мы с тобой жертвы одной и той же болезни. Мы воюем на одной стороне, просто на разных фронтах. К тому же мы с тобой давно слились воедино — поздновато мне тебя ненавидеть. Моя душа — твое сознание. Все, что осталось от меня, слилось с тем, что осталось от тебя, переплелось и перемешалось. — Он от души хлопает меня по плечу, так что даже больно.
— Мы с тобой, мертвячок, влипли вместе.
Самолет дрожит. Штурвал перед ним дергается, но Перри не обращает на него внимания. Не знаю, что сказать, и говорю просто 'ладно'.
— Ладно, — кивает он.
Пол снова дрожит под ногами, как отголосок далеких взрывов.
— Вот что, — говорит он, — Бог сделал нас партнерами. Надо бы обсудить, что делать. — Он глядит на меня и со вздохом чешет подбородок. — В последнее время у нас в голове жужжит целый рой вдохновенных мыслей. По-моему, ты не догоняешь, в какую бурю мы с тобой летим.
В салоне мигают красные огни. Откуда-то снаружи доносится скрежет.
— Мне чего-то не хватает?
— Стратегии, например. А то мы мечемся по этому городу как котята на псарне. Ты только болтаешь о том, как переменить мир, и вылизываешь лапы, а питбули медленно сжимают кольцо. Ну, что планируешь делать, киска?
