не тяните, потому что теперь вам уже нельзя сказать, будто все это розыгрыш. Тем более что мы и сами кое-что знаем. Ведь ваша жена все это время была в Москве, верно?

– Да, она была здесь! – всхлипнув, подтвердил Биклемишев. – Я не должен ничего этого рассказывать, но теперь, когда он до нее добрался и Таи, скорее всего, нет в живых…

И Биклемишев немного путано рассказал обо всем, что случилось с ним и его женой после смерти тестя. Опустил он единственную деталь – вернее, постарался как можно больше затушевать ее, – о возможных покупателях бумаг Звонарева. В его изложении они были не более чем какие-то смутные тени на далеком горизонте.

Выслушав эту необыкновенную историю, Гуров размышлял совсем недолго.

– Думать нечего, – заключил он. – Мы немедленно едем на квартиру, где скрывалась ваша жена. Придется нарушить установленный законом порядок, но что же поделаешь? У нас еще остается надежда, что мы застанем Таисию Федоровну живой и здоровой.

О том, где она находится, Таисия Федоровна не имела ни малейшего представления. С того самого момента, как она получила сокрушительный удар в лицо, и до того момента, как впервые после этого пришла в себя и смогла более-менее ориентироваться в окружающей ее обстановке, Таисия Федоровна абсолютно ничего не помнила. Даже напавшие на нее люди представлялись ей какими-то смутными тенями, возникшими ниоткуда. Наверное, ей следовало бы хорошенько осмыслить произошедшее, подумать, в чьих руках она оказалась и что можно предпринять, чтобы как-то выкрутиться, но Таисия Федоровна была совершенно разбита и подавлена. У нее чудовищно болела голова, заплыл один глаз, и к тому же оказалось, что запястья ее скованы наручниками. Такого унижения и беспомощности Таисия Федоровна не испытывала никогда в своей жизни.

Помещение, в котором она очнулась, представляло собой маленькую комнату в форме куба с отдушиной под потолком. Окон не было. Если бы не тусклая лампочка над головой, Таисии Федоровне пришлось бы сидеть в полной темноте. Стены комнаты, выложенные из грязновато-белого кирпича, не были даже оштукатурены. Единственной мебелью в этой дыре была грубо сколоченная из досок кушетка. На ней-то и располагалась Таисия Федоровна. Тот, кто доставил ее сюда, просто швырнул ее на грязные доски, нимало не заботясь о том, чтобы пленнице было удобно.

Таисии Федоровне стоило большого труда занять сидячее положение, но на этом все ее успехи закончились. Она не представляла, где находится, и не знала, что ее ждет в следующую минуту, а замкнутое пространство и наручники все больше угнетали ее. В какой-то момент она поняла, что ей просто хочется заплакать – по-женски, навзрыд. Такого с ней тоже не бывало уже много лет, а поэтому Таисия Федоровна испугалась. До сих пор у нее не было времени бояться, но теперь ей стало по-настоящему страшно.

Она всегда считала себя сильной личностью, способной на многое. Даже переступить закон она считала возможным, если это могло принести ощутимую выгоду. У нее было множество влиятельных знакомых, способных разрешить, казалось бы, самую запутанную ситуацию. Но то, что произошло теперь, не укладывалось ни в какие рамки. С такой бедой она не умела справляться. У нее было ощущение, словно она каким-то чудом перенеслась на незнакомую и очень опасную планету.

Когда первый, самый сильный страх прошел, Таисия Федоровна решила все-таки разобраться в том, что случилось. Сначала нужно было понять, где она находится. Не стоит и говорить, что кирпичная клетка без окон была ей совершенно незнакома. Она попыталась уловить звуки, которые доносились через отдушину под потолком, но ничего, кроме свиста ветра и каких-то неопределенных размытых шумов, не услышала. Однако она и не услышала столь привычного для слуха горожанки шума уличного движения, из чего сделала неутешительный вывод, что находится вдалеке от людных магистралей и помощи, скорее всего, ждать неоткуда.

Никто не торопился прийти и объяснить ей хоть что-то, и от этой неопределенности Таисия Федоровна начинала буквально сходить с ума. Решив, что двум смертям не бывать, она принялась кричать, надеясь таким способом привлечь внимание своих тюремщиков.

Она сорвала голос, и у нее еще больше разболелась голова от усилий, но никто так и не появился. Прошло еще много времени, прежде чем в замке заскрежетал ключ и в комнату вошел человек.

Он был Таисии Федоровне незнаком. Здоровенный детина в камуфляжной форме без знаков различия. У него было наглое круглощекое лицо, грубые тяжелые руки, и он беспрестанно жевал резинку. Смерив пленницу равнодушным взглядом и, видимо, удовлетворившись осмотром, он сразу же собрался уходить, но Таисия Федоровна остановила его отчаянным криком:

– Подождите! Кто вы такой? Что вам от меня нужно?

Детина на секунду перестал жевать и задумался. Потом, видимо решив, что все-таки может это сказать, ответил:

– Кто я такой? Человек. Разве не видно? И мне лично от тебя ничего не надо. Кое-кому надо, так он тебе про это сам скажет.

– Когда?!

– Да скоро уж должен подъехать, – предположил детина. – Да ты не дергайся, будешь вести себя как цыпа, и все путем будет.

Он засмеялся и вышел, заперев замок на два оборота. Таисии Федоровне легче после этого разговора не стало. Единственное, что она узнала, что существует некто, кто должен вот-вот подъехать и что-то ей сказать. Она стала ждать, напряженно слушая, не донесется ли снаружи шум автомобильного мотора.

Но она так ничего и не услышала до той самой минуты, пока вдруг опять не заворочался в замке ключ и на пороге не появился человек, лицо которого показалось ей знакомым. Человека сопровождал все тот же детина, размеренно жующий свою жвачку. Несмотря на вульгарные манеры, он явно относился к вновь прибывшему с пиететом и буквально ел его глазами. Как ни плохо чувствовала себя Таисия Федоровна, поняв, что началось что-то важное, она постаралась сосредоточиться и вспомнить, откуда знает этого человека.

Ему было за сорок, он был слегка полноват и имел гладко выбритое, невыразительное лицо, которое оживляла небольшая ухоженная бородка. На нем был плащ с погончиками и щеголеватая шляпа, надвинутая на лоб. Из-за этой шляпы Таисия Федоровна его сразу и не узнала.

Она поняла, кто это, как только человек заговорил. Голос этот она слышала неоднократно, и он был ей противен. Ей чудились в нем козлиные интонации. Она и прозвище придумала этому человеку