Лев Иванович на обидную реплику ответил достойно, пообещав представить Крячко счет за испорченную пластиковую обшивку. Голове-то ничего не будет, там одна кость, а машина денег стоит. Лев Иванович уже на третьей сотне метров пожалел, что принял опрометчивое решение ехать на нежной «француженке», а не вытребовал у Орлова БТР или, на худой конец, «УАЗ». Однако возвращаться было поздно, как и ронять слезы из-за своей непредусмотрительности.

Он прикинул, что до зоны осталось проехать километров не более пятнадцати, и мысленно махнул рукой: «Танки грязи не боятся, а полковники – тем более!» Правда, через пару километров и разбитый асфальт закончился, явив взору Гурова щебеночное покрытие. Он совсем было расстроился, однако, к его удивлению, колдобины как-то подровнялись, трясти не то чтобы перестало, но амплитуда колебаний приняла приличные рамки. Даже надрывный рев «Пежо» постепенно поменял диапазон с зашкаливающих нот на обиженное, но не истерическое гудение, смешивающееся с руководящим басом Крячко, взявшего на себя роль штурмана и опытного шофера-наставника.

Отбрехиваясь от указаний Станислава и морщась от каждой попадавшейся под колеса кочки, Лев Иванович, включив вторую передачу, на черепашьей скорости упорно вел машину вперед. Не прошло и сорока минут, как пятнадцать километров остались позади и «Пежо» остановился у одноэтажного домика с надписью «КПП» на табличке и глухими воротами, выкрашенными зеленой краской. Высокий забор из красного кирпича с тремя рядами колючей проволоки на изоляторах уходил далеко вправо и влево от контрольно-пропускного пункта.

– Нет, Лева, ты точно не Шумахер, – с кряхтением выбираясь из машины, подвел итог поездки Станислав. Размяв руками поясницу и осторожно покрутив торсом, Крячко нахмурил лоб и принял твердое и окончательное решение: – Ты уж извини, но на «Формулу-1» тебя допускать никак нельзя.

– Зато ты у нас в гонщики годишься, – проворчал в ответ Гуров и мстительно заметил: – Только мне интересно, кто в прошлом году за Наро-Фоминском в поворот не вписался и бампером сосенку поймал? Вот и разбирайся после этого, кто из нас Шумахер, а кто – Култхард.

После соблюдения всех положенных формальностей и проверок документов Гурова и Крячко провели к начальнику колонии. Подобные посещения зоны следователями и прокурорскими работниками для снятия показаний по прежним или новым делам не являлись чем-то исключительным. И, естественно, беседы с начальником зоны, здешним царем и богом, вряд ли кто из подобных посетителей удостаивался. Однако два полковника из Главного управления, да еще после звонка из УИНа с пожеланием радушно встретить гостей, который организовал Станислав, требовали к себе внимания и уважения.

Невысокий немолодой полковник в кителе с мятыми погонами, которые уже давно надо было поменять, и такими же затертыми колодками нескольких юбилейных медалей на груди встал из-за стола и уважительно пожал руки Гурову и Крячко. Гости не отказались от чая и пирогов с клюквой, которые испекла жена полковника. Время как-никак подобралось к одиннадцати, а они с раннего утра крошки во рту не держали. Чай и пироги, как и общие темы разговора, скоро закончились, и полковник с явным облегчением перепоручил москвичей заботам заместителя по режиму.

Улыбчивый подтянутый подполковник в новой камуфляжной куртке на молниях доложил, что заключенный Астафьев уже с утра дожидается их в камере для свиданий. Гуров хотел было сразу отправиться туда, однако Крячко придержал его. Стас попросил подполковника подробно охарактеризовать Астафьева, описать его поведение в зоне, привычки и состояние здоровья.

Заместитель ничего существенного о бывшем «черном копателе» не поведал. Он пожал плечами, не припоминая нарушений Астафьевым режима, и выдал ярлык обычного заключенного. Ни дурных, ни хороших – никаких его привычек подполковник не знал.

В принципе, ожидать большего и не стоило – перед ним были задачи совершенно другого характера. Так что через десять минут общения они с Крячко сошлись на том, что эту тему лучше раскроет начальник отряда.

Гуров не сразу, но догадался, зачем нужны эти подробности Стасу, и терпеливо слушал и подполковника, и пришедшего ему на помощь пожилого капитана – начальника отряда. Тот рассказал об Астафьеве более подробно, почти как о близком человеке. И не только рассказал, но и проанализировал его сильные и слабые стороны. Если бы на плечах этого человека не было погон с малиновыми просветами, его запросто можно было причислить к стану психологов.

Когда Лев Иванович поделился этим с капитаном, тот только усмехнулся и сообщил, что если в зоне не быть психологом, а иногда и провидцем, то если не заточка в бок, то уж побег подопечных будет обеспечен. И уже без улыбки заметил, что университетский диплом именно по этой специальности у него имеется.

Почему он – еще капитан в столь немолодом возрасте и при совсем невысокой должности, можно было не спрашивать. Мешки под глазами, прожилки кровеносных сосудов на щеках и лиловый цвет носа говорили сами за себя. Однако данный факт мог быть совсем не причиной, а следствием службы в этой Богом забытой дыре.

Крячко, беседуя с капитаном, похоже, достиг своей цели, и Лев Иванович примерно понял, какой. Станислав подмигнул ему и пробормотал под нос услышанное от начальника отряда, что Астафьев любит сладкое, которое ему ежемесячно привозит в передачах мать, и не очень хорошо переносит холод. На этом подготовительная часть к беседе с заключенным закончилась, и полковники отправились проводить основную.

Ожидание московских гостей для Астафьева, похоже, затянулось. Когда раскрылась обитая металлом дверь камеры для свиданий, он сидел на табурете, уронив на распластанные по столу руки голову, и дремал. Скрип петель мгновенно оторвал его ото сна. Астафьев вскочил, вытянулся и скороговоркой доложил, кто он такой и по какой статье какой срок отбывает.

Дежурный прапорщик прошелся по камере, осмотрел ее и после этого пригласил войти Гурова и Крячко. Лев Иванович отпустил его, присел на табурет напротив стоящего по стойке «смирно» Астафьева и сказал, чтобы тот тоже садился. Крячко положил перед заключенным на стол пластиковый пакет, отошел к зарешеченному окну и присел на подоконник.

Лев Иванович кивнул на пакет:

– Там тебе, Женя, сигареты и печенье.

Астафьев молча кивнул и отодвинул сумку на край стола. Гуров внимательно рассматривал сидевшего перед ним парня. Тот также поглядывал на Льва Ивановича, вероятно, ожидая, когда ему объяснят, что означает это свидание.

Если бы на Астафьеве не была надета тюремная роба с нашитой на левой стороне груди биркой с фамилией и номером отряда, парень ничем бы не отличался от своих сверстников. Многие сейчас и на воле стригутся наголо, но вот не у всех в глазах мелькает искорка интеллекта, как у сидевшего напротив полковника худощавого молодого человека. И это стоило отметить.

– Давай, Женя, познакомимся, – прервал игру в молчанку Гуров. – Меня зовут Львом Ивановичем. А это мой коллега полковник Крячко. А приехали мы, чтобы узнать от тебя одну интересующую нас деталь из твоего не очень далекого прошлого.

– Да вроде бы все детали этого самого прошлого в моем уголовном деле запротоколированы, пронумерованы и сшиты, – криво усмехнулся Астафьев. – И срок за них определен соответствующий. Уж не знаю, чем вам и помочь в вашем трудном, но благородном деле. И память в последнее время шалить начала – все забываю и путаю. Не иначе как от недостатка кислорода.

– Ну, насчет кислорода ты, дружок, перегнул, – сказал Гуров и глянул через голову Крячко в окно, где сквозь тучи начало проглядывать солнце. – Воздуха-то здесь куда больше, чем в Москве. Экология здесь, Женя, на высоте, и это надо ценить. А что памяти касается, так ее всегда можно поправить. Конечно, если только хорошо постараться.

– Экология, гражданин начальник, может, здесь и получше, чем в Москве, а вот насчет кислорода вы явно ошибаетесь, – покачал головой Астафьев. – Разный он на воле и за «колючкой». Здесь его никогда вдоволь да всласть не глотнешь. Тут он почему-то всегда дерьмом припахивает…

– Так никто же, Женя, тебя сюда силком не тянул, – сказал Гуров. – Не попал бы в зону, тогда и не тревожил бы запах ни дерьма, ни чего другого непотребного. И вроде договаривались мы, что ты будешь меня звать Львом Ивановичем.

– Я с ментами и прокурорскими никогда не договаривался и договариваться не собираюсь, – неожиданно