задумываясь о бесконечности…

— Кофе, мадам? — фигура официанта заслонила объект моей дилетантской слежки.

— Да, будьте добры.

В этом момент я могла согласиться на что угодно, даже на коктейль из мышьяка с ртутью, — мне было все равно…

Взглянула на часы: до вылета оставалось два с половиной часа. Гескину пора было закругляться. Следовательно, наступала моя пора, будь она проклята и неладна…

1 декабря 1977 года

Я расплатилась за обед и направилась к столику пожилого барона, за которым он продолжал непринужденный треп с модной писательницей. Приблизившись, я чисто автоматически отметила, что, несмотря на свои шестьдесят с гаком, Шарль-Ру сохранила не только великолепный цвет лица, но и прекрасную фигуру.

— Простите, мадам… — мобилизовав свой достаточно фундаментальный, но порядком подзабытый французский, а также нюансы добропорядочного произношения, я отчаянно грассировала. Наверно, со стороны это выглядело просто вульгарно. Но задача формулировалась четко, а отступать от плана я не могла по двум причинам: во-первых, из-за не покидавшего меня ни на секунду животного страха перед Лубянкой, о могуществе которой мне только что напомнило мое подсознание, а во-вторых — вследствие врожденной исполнительности.

— Извините за назойливость, мадам, но было бы самой большой ошибкой моей жизни упустить такой шанс и не взять у вас интервью…

Писательница уставилась на меня с недоумением, барон — с нескрываемым интересом.

— Судя по произношению, вы… полька?

— Русская.

— Русская? — Гескин довольно бестактно хмыкнул. — Неужели в России известно имя Эдмонды Шарль-Ру?

— Не только известно, но и весьма популярно…

— Что вы говорите?! — писательница как-то по-крестьянски всплеснула руками. — Да вы сядьте, мадам!

— Благодарю… — я присела на краешек мягкого стула. — К сожалению, у меня совсем немного времени, через два часа я должна улетать…

— Как жаль, — писательница улыбнулась. — Я бы, в свою очередь, с огромным удовольствием проинтервьюировала вас. Не так уж часто дамы из России бывают в Париже…

— Да еще знающие о существовании Эдмонды Шарль-Ру, — подхватил барон.

— Сэр Джеральд, перестаньте смущать молодую даму, — в голосе француженки неожиданно прозвучала нотка обиды. — Не дай Бог, она еще подумает, что я абсолютно неизвестна на вашей родине…

— Милая Эдмонда, — пророкотал англичанин, не сводя с меня тяжелого взгляда, — вы — изумительный прозаик, и высшее проявление справедливости заключается в том, что у вас есть почитатели именно в России. Хотя узнал я об этом только минуту назад.

— Так как насчет интервью? — рискуя выглядеть невежливой, я тем не менее решила перевести разговор в деловое русло.

— Увы, я назначила встречу и, к сожалению, уже опаздываю. Может быть, в следующий раз?..

— Боюсь, это нереально… — я без особого труда изобразила на лице огорчение. — Сейчас я лечу в Буэнос-Айрес, а потом…

— Да что вы говорите! — Гескин вновь выпялил на меня свои аристократические зенки. — Так мы летим вместе?

— Ну, не буду в таком случае вам мешать, — писательница изящно поднялась. — Я рада, Джеральд, что благодаря моей популярности в России вы обзавелись столь очаровательной попутчицей. Что касается вашей просьбы, мадам, то вот моя визитная карточка, — Шарль-Ру протянула мне сиреневый прямоугольничек мелованного картона. — Ведь обратно вы тоже возвращаетесь через Париж, не так ли?

— Да, мадам.

— Позвоните мне, и мы обязательно что-нибудь устроим… — она перевела взгляд на Гескина. — Джеральд, я желаю вам приятного полета и обещаю подумать над вашим предложением.

Барон тяжело вознесся со стула и поцеловал протянутую руку.

Мы молча проводили взглядом стройную фигурку Эдмонды.

— Ах, время, время! — тяжко вздохнул барон. — Видели бы вы ее лет тридцать назад в Риме…

— Тридцать лет назад меня не было — Москве предстояло томиться в ожидании еще два года…

— Ну-с, мадам, — своим упоминанием о белокаменной я определенно вернула его с небес на землю. — Я так понял, что мы — коллеги?

— В каком смысле?

Меня разбирала злость. Ситуация развивалась в точном соответствии с планом шефов Витяни Мишина, а этот болван барон со своими родовыми связями, деньгами, библиотекой и столетними пластами британской спеси лез в расставленные силки, как безмозглый щегол в голодуху — на шелуху от семечек.

— В литературном.

— Почему вы так решили?

— Меня зовут Джеральд Гескин, — барон слегка наклонился. — А вас?

— Валентина. Или Валя, вам, наверное, так будет удобнее…

— Вы всегда заботитесь об удобствах мужчин?

— А вы считаете, они этого не заслуживают?

— Вам говорили, что вы немного похожи на Гертруду Стайн?

— Я давно уже не разглядывала себя в зеркале, но хорошо помню, что в последний раз признаков слоновой болезни у меня не было…

— Господи, вы и это знаете?

— Что?

— Сдаюсь! — барон шутливо поднял свои массивные руки, похожие на два телеграфных столба — без проводов, но с изоляторами запонок. — А теперь признайтесь: вам очень нравится Хемингуэй, верно? Он ведь был такой же современный и острый на язык, как вы.

— Совсем не нравится.

— Тогда кто? Кроме Эдмонды Шарль-Ру, разумеется?

— Я не настолько хорошо владею французским, чтобы уловить нюансы. Вы что, иронизируете?

— А я не должен?

— А вы как думаете?

— Уф-ф! — барон отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула. — С вами нелегко общаться, прямо скажу.

— Но интересно.

— Но нелегко.

— Какую газету вы представляете, если не секрет?

— Разве я похож на журналиста? — Гескин пристально взглянул на меня.

— Простите, если я вас невольно задела.

— Ну что вы, Боже упаси! — барон щелкнул пальцем, подзывая официанта. — Я даже польщен. Мне всегда хотелось писать, но, увы, создатель обделил меня талантом. Долгие годы это мучило меня, а потом я