столь дипломатично. Тут уже без претензий: его торопят, он торопит…
—
И ты решил поторопить, — закончила фразу Паулина.
—
Прими во внимание мою деликатность, Паулина: я начал этот разговор после обеда, а не до…
—
И то только потому, что не хотел портить аппетит себе, — пробурчала женщина.
—
Ты слишком цинична, — хмыкнул Уолш. — С таким характером ты не задержишь возле себя надолго интеллигентного мужчину.
—
Ты имеешь в виду себя?
—
А ты считаешь, что я неинтеллигентен?
—
Когда ты начинаешь говорить о делах, Генри, ты — типичное ирландское хамло.
—
Ты бы могла вложить в эту фразу чуть больше тепла.
—
Вложу еще, — ее глаза недобро блеснули. — Дай только закончить с этим делом.
—
Что в Лондоне?
—
Это не по моей части, Генри. Там все курируют твои приятели…
—
Ох, не любишь ты евреев, Паулина.
—
А я должна их любить, дорогой?
—
Ты типичная американская снобка-южанка, Паулина.
—
Чем и горжусь.
—
Вот-вот! — ухмыльнулся Уолш. — Давая рабу банку с бобами или свои стоптанные башмаки, вы привыкли слышать в ответ подобострастное: «Спасибо, маета!» А эти… мои приятели, как ты их называешь, в подавляющем своем большинстве имеют родословные, как у породистых коккер-спаниелей. В то время, когда наши снобы-южане выписывали в болота Миссисипи рояли и изображали из себя европейцев, наряжая ниггеров в белые фраки, их предки подкармливали Гайдна, субсидировали развитие воздухоплавания и придумывали открывалки для пива, которыми мы пользуемся по сей день. Они сами привыкли отдавать ношенные вещи бедным, Паулина. Усекаешь суть противоречия?
—
Нет.
—
Это ты из вредности, дорогая, — ухмыльнулся Уолш и тут же жестко спросил:
—
Что слышно из Амстердама?
—
С позавчерашнего утра мы подключили Стурхольда.
—
Кто на него вышел?
—
Не американцы, Генри, — устало вздохнула Паулина. — Этого достаточно, или вдаваться в детали?
—
Достаточно.
—
Теперь им осталось самое неприятное — ждать.
—
Как долго, по твоему мнению?
—
День, два, максимум три…
—
Как они вышли на наш крючок, Паулина?
—
Как я и предполагала, Генри… — темные глаза Паулины довольно блеснули. — Отфильтровали состав банковских служащих, вычислили некую мисс Рутт Хольт, кассира отдела валютных операций, муж которой является тайным наркоманом и находится в настоящее время на излечении в одной из частных клиник в Швейцарии, легонько нажали на девушку, пригрозив, что раскроют ее семейный позор администрации банка, после чего она сразу же останется без работы, пообещали десять тысяч долларов… Короче, этой самой Хольт понадобилось двадцать минут, чтобы вытащить из компьютера на факс всю интересующую заказчиков информацию, а главное, копию документа о правах на вскрытие абонентного ящика, под которой стоят фамилии и подписи Мишина и Мальцевой…
—
Она… Она не пострадает?
—
Пусть голландцы разбираются с этим сами, — пожала плечами Паулина. — Во всяком случает, десять тысяч она охотно взяла и даже выглядела весьма довольной. Очевидно, отвыкание от тяжелых наркотиков стоит не на много дешевле привыкания…
—
Кто передавал ей деньги?
—
Тот же, кто и взял копию — мужчина средних лет, имя Ричард ван Смолл, подданный Нидерландов.
—
ГРУ?
—
Похоже, что так. Уточняем.
—
А если они все-таки не клюнут?
—
Тогда мы проиграли, Генри.
—
За малышом присматривают?
—
Как за федеральным резервным банком.
—
Как он?
—
Обычно. Работа — дом — работа. Никаких контактов.
—
Он не пытался?..
—
Нет. Надеюсь, ему хватит ума…
—
Сколько их людей вы засекли?
—
Троих. Возможно, мы вышли на четвертого, но здесь еще надо кое-что уточнить…
—
Где именно? В Амстердаме?
—
В Гааге. Одна из этой тройки, весьма экстравагантная дамочка по имени Белинда Крочере, позавчера, в течение почти двух часов, общалась в баре «Крайс» с неким симпатичным джентльменом.
—
Записали?
—
Стурхольд не успел — людей у него не хватает. Эта красотка часа полтора колесила по Амстердаму, наведалась в парикмахерскую, а потом вдруг выехала на шоссе. Пока они там разобрались, что конечным пунктом является Гаага, пока довели ее до бара, времени на установку аппаратуры уже не было. Разговор сняли на видеопленку, материал в конторе.
—
Ты уже смотрела?
—
Да, — кивнула Паулина. — Внешне ничего особенного: старый козел на пенсии плотоядно пускает слюни, лаская под столом аппетитное бедро своей содержанки.
—
Что ж, довольно типично для нашего времени, — хмыкнул Уолш.
—
Завтра утром, в конторе, я прокручу тебе всю информацию. Разберемся, насколько это типично… — Паулина недоверчиво прищурилась. — Девица из советской военной разведки, Генри. И просто так не стала бы заводить себе богатого любовника. Тем более, из числа иностранцев. Обычно они себе такого не позволяют. По той причине, что просто не успеют потратить полученные деньги…
—
Сколько ему лет?
—
Под семьдесят.
—
Для оперативника староват, не считаешь?
—
А для любовника?
—
Думаешь, резидент?
—
Думаю, — кивнула Паулина. — Понимаешь, Генри, как выясняется, загребать жар чужими руками — не настолько уж перспективное дело. Стурхольд словно забыл, на кого работает, и ведет себя очень самостоятельно и даже с воодушевлением. Все, что происходит на территории его страны, он воспринимает как личную проблему. Короче, я не могу на него нажимать так, как на наших людей…
—
Мы ему платим деньги, — напомнил Уолш. — И немалые…
