переговариваются. Потом пришел Саша, а куда делся третий мужчина, не знаю».

При дальнейших беседах была сдержанна, доверительна, охотно вступала в контакт, много говорила о себе, о своем детстве. Считала, что «врачи помогут», потому что они «имеют дипломы». Правильно воспроизводила обстановку окружающей жизни, но в ряде случаев переставляла события по времени, путала их последовательность. Утверждала, например, что сперва вышла замуж за Сашу, а потом Игорь женился на Лике. Также говорила, что подставка из-под часов пропала очень давно, она уже полгода ее не видела и объясняла это так: «А вы что думаете? Саша ее припрятал, специально, чтобы совершить убийство. Я давно уже думала, куда пропала подставка». Утверждала, что в тот вечер, когда пришла к Игорю «поговорить», подставки там не видела и в руки не брала. То же самое относилось и к кубку из красного стекла, который она якобы видела в квартире во время последнего визита. Помощник следователя припомнил такую вещь на портрете соседки Прохоровых, Ады Дмитриевны, и снова вызвал ее для дачи дополнительных показаний. После небольшого, и в общем, уже для всех привычного скандала, та подтвердила, что действительно давала соседу эту вещь, чтобы он показал ее знающим людям, потому что знала — у него есть такие знакомые. Но дело кончилось ничем, Игорь много работал и кубок никому не показал, поэтому она его забрала. Негодующая дама утверждала, что все это было месяца два назад, и уж конечно, никакого кубка вечером четвертого мая там не было, быть не могло, и пусть эта сумасшедшая не выдумывает! Таким образом, в сознании подследственной произошло явное замещение кубка на подставку — не в силах смириться с реальным фактом убийства, она подсознательно заменила орудие убийства на посторонний предмет.

Лена совершенно не помнила, как добралась до дома после «разговора» с Игорем, не могла назвать вид транспорта и сильно сомневалась — не Игорь ли ее подвез? Потом эта идея ей так понравилась, что она постоянно с удовольствием повторяла: «Видите же, он на меня все-таки не сердился и даже подвез домой. Он меня все-таки любил». Вскоре ее спокойное, доброжелательное отношение к врачам и соседкам по отделению неожиданно и беспричинно изменилось. Поведение подследственной приобрело ярко выраженный агрессивный характер. Врачам она теперь грубила, упрекала в «необразованности», отказывалась отвечать на их вопросы, говорила, что все это только издевательство и что у них нет санкций на ее арест, так что ее должны немедленно выпустить. В отделении вела себя дерзко, грубила окружающим, — демонстративно обнажалась перед медработниками и милицией. Писала различные заявления, требуя своего освобождения и диктуя условия. Критики своего поведения не признавала, на замечания персонала отвечала приступами ярости, потом долго плакала, лежа на своей койке, отвернувшись от всех, молчала по несколько часов, глядя в потолок, причем нарочно старалась не моргать, объясняя это потом тем, что «приятно, глаза так немножко пощипывает, и вижу при этом разное».

Заключение экспертизы было следующее: «В момент совершения преступления Прохорова Е.А. обнаруживала признаки болезненного состояния и совершила убийство в состоянии аффекта. Прохорова Е. А, в период совершения преступления и в настоящее время страдает хроническим психическим заболеванием в форме шизофрении. Как страдающая хроническим психическим заболеванием Прохорова Е. А, в период совершения правонарушения не могла отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими. Ее следует считать невменяемой в отношении содеянного. По своему психическому состоянию в настоящее время, как совершившая особо опасные антиобщественные действия, она нуждается в принудительном лечении в психбольнице со строгим наблюдением».

— Ревность — ужасная вещь, — сказал Саша, обмакивая палец в сбитые сливки. Сливки украшали торт, который они с Анжеликой купили, чтобы отметить завершение дела.

— Ужасная вещь, — ответила Анжелика, хлопая его по руке:

— Что ты делаешь? На это есть ложка!

Но Саша не обратил на хлопок никакого внимания и продолжал с удовольствием облизывать палец.

— Чудесно, — заключил он, посмотрев на опустевшую тарелку. — Обожаю сбитые сливки! В конце концов, все кончилось так здорово, что лучшего и желать нельзя. Ну, не прав ли я был? Я тебе говорил — что бы она против нас ни показала, ей в таком состоянии никто не поверит.

— Прав, — кивнула Анжелика. — Но все равно, мне ее жалко.

— Жил с шизофреничкой, — вздохнул Саша. — Она ведь и меня могла кокнуть! Но только подумать, как она нас провела…

— А я не хочу об этом думать, — отрезала Анжелика. — Поговорим о чем-нибудь другом.

— О Жене, — хитренько подмигнул тот.. — Это более приятная тема, верно?

Анжелика высоко подняла одно плечо, нахмурилась и спросила, что он имеет против Жени.

— Что я могу иметь против, если ты за? — усмехнулся он. — Но я могу сказать, что мне в нем не нравится.

— Попробуй только!

Но он попробовал и быстро перечислил все имеющиеся у Жени недостатки: он неразговорчив, слишком много о себе думает, не заметно, чтобы он был веселый парень, и кроме того, не считает ли Анжелика, что он зарится на «Вольво»?

— Ну, вот что, разговорчивый, веселый парень! — ядовито ответила она. — Я считаю, что на «Вольво» заришься ты!

— Да брось, — мотнул головой Саша. — Не нужна мне твоя машина.

— Ах, так она все-таки моя?! Раньше ты говорил другое…

— Ну, а теперь, в честь праздника избавления, я тебе ее дарю!

— Вот спасибо… Значит, от двух шантажистов я избавилась?

— От кого еще? — забеспокоился он.

— Ты и Лена — вот тебе два шантажиста. Ты не убивал, значит, я не сообщница. Вы оба ничего мне не можете сделать. И денег не увидишь как своих ушей, и машины тоже.

— Вот блин, какая ты стала… — тоскливо вздохнул он. — Да я никогда тебе не угрожал!

— Это тебе так кажется, дорогой! Но остается еще Наталья…

— Она же тебе не звонит?

— Я думаю, она все узнала. Если убила Лена, она ничего не может мне предъявить. Она упирала на то, что все расскажет в милиции…

— А откуда она могла это узнать?

— А откуда узнала, что мне нужно алиби?

— Ну, могла просто догадаться, что тебе нужно помочь.

— Допускаю, что так и было. Тут много ума не надо, она ведь знала каждый мой шаг и понимала, что мне грозит опасность… Но как же теперь? Теперь она, значит, догадалась, что мне не нужна ее помощь, мне не страшны ее обвинения? — засомневалась Анжелика. — Нет, мой милый. Откуда она узнала про то, что убила Лена? У меня есть сильное подозрение, что кто-то держит ее в курсе дела.

— Не может быть! Во всяком случае, это не я!

— Может быть, не ты. Но кто?

— Ну, а если она бросила воровать? А если до нее просто дошли слухи, что убила Лена? А если… — вдруг запнулся Саша. — Если она всегда это знала?!

— Что?!

— Знала всегда! И брала тебя на понт, когда угрожала!

— Откуда же она могла это знать?! В тот вечер она не видела Игоря, и он до самой последней минуты не знал, что Лена его убьет… Не мог же он ее предупредить?!

— А может, он ей позвонил?

— Что ты болтаешь? Мертвый?

— Да ведь он не сразу помер. Минуту-другую протянул. И вполне мог набрать ее номер, сказать, что ранен и кем ранен…

— Почему же она не, приехала к нему на помощь?

— Может, ей не хотелось его спасать?

Они помолчали, выкурили по сигарете, но никаких предположений больше не высказывали. Анжелика поднялась из-за стола, собрала пустые тарелки и положила их в мойку.

— Одно я знаю точно, — сказала она, открывая воду. — Она никогда не решится шантажировать меня тем, что я невольно помогала ей воровать. Побоится разрушить свой бизнес. Это будет глупо с ее стороны,