Девушка шла по улице медленно, с трудом передвигая ноги. Устала после бессонной ночи? «Ничего подобного!» — ответила бы она, если бы кто-то ее об этом спросил. Никогда не любила признаваться в своих слабостях, а слабостей было предостаточно. Но кто стал бы ее спрашивать на пустынной улице в шесть часов утра? Девушка поднесла к глазам левую руку, посмотрела на часы. Красивые часы, дорогие, и рука тоже красивая, тонкое запястье с выдающейся косточкой, длинные пальцы. «Как у пианистки, — подумала она — Но я не умею играть. Ни на пианино, ни на губной гармошке. Ни слуха, ни голоса. Танцую плохо. Хожу, как корова. Давай, шевели ногами! Давно пора быть там».

Майское утро, холодное ясное утро. Пустая улица. Она бесшумно шагала в мягких туфлях на плоской подошве. Каблуков она носить не умела, шаталась на них — с детства была плохая координация движений, и с годами ничего не улучшилось.

Вот он — дом, который ей нужен. Девушка остановилась, еще раз посмотрела на часы. Поняла, что делает это специально, чтобы оттянуть тот момент, когда придется войти в подъезд, подняться по лестнице, открыть дверь. Но сейчас она все это сделает.

И она сделала все это. Вошла в подъезд, стала подниматься вверх, глубоко сунув руки в карманы голубого плаща, чтобы не хвататься за перила.

Скверная привычка. «Ты как старуха, — часто ругал ее муж. — Скоро костыль тебе куплю. Двадцать пять лет, а по лестнице поднимаешься полчаса». Наплевать. Пятый этаж. Лифта нет. Пятый этаж — последний. Хрущевский дом. Узкая лестничная площадка. Две двери, одна обита бордовой поддельной кожей. Железная дверь. "Под кожей — железо, — почему-то подумала она. — Вот бы и мне так.

Немножко железа под мою кожу, чтобы не было этого противного страха. А бояться ведь нечего. Я — никчемная дура. Трусиха. Так он всегда говорил.

Идиотка. Доставай ключи! Открывай дверь! Заходи! Ты же сто раз обдумала, как сделаешь все это сегодня утром!" Она всегда говорила с собой в таком тоне, если не могла на что-то решиться. Очень часто говорила. Получалось, что существуют две Анжелики. Первая — трусиха, дурочка, паникерша. Вторая — умная, сильная, уверенная в себе, отдающая приказы слабой подруге. Но секрет был в том, что второй, сильной Анжелики никогда не существовало. Она ее выдумала, чтобы было легче жить.

Ей было двадцать пять лет. На ней был голубой плащ, джинсы, помятая белая рубаха, туфли на плоской подошве. Черные волосы до плеч, серые глаза, неуверенная улыбка. Когда она улыбалась, казалось, что о чем-то хочет спросить собеседника.

Кого-то эта улыбка удивляла, кого-то, например ее мужа, раздражала.

Анжелика достала ключи, отперла дверь, потянула ее на себя, вошла. Ноги подкашивались. Все силы ушли на то, чтобы снова прикрыть за собою дверь и запереть ее изнутри. А как не хотелось этого делать!

Родная квартира. Она постояла на пороге, прислушалась. Абсолютная тишина. Значит, все удалось. Иначе он бы сейчас вышел, хмуро посмотрел ей в глаза, скривил губы, спросил: «Где была?» А его нет. Как тихо! Тихо в обеих комнатах и на кухне.

Все — малюсенькое, но не убогое. Он сделал хороший ремонт. Конечно, не своими силами — руки у него к тяжелой работе не приспособлены. В квартире сняли ужасный вонючий пол из потертого крагиса, настелили ковровое покрытие, положили мраморную плитку на кухоньке. Обои тоже содрали, выкрасили стены в пастельные нежные цвета, довели до ума потолок, поменяли все окна и двери.

«Жить бы и жить», — при этой мысли ей стало нехорошо. Какой-то дурацкий смех защекотал горло.

«Ну, прекрати, — приказала она себе. — Иди в комнату. Вот в эту. Дура!». «Почему вот в эту?» — слабо возразила она самой себе. — Откуда ты знаешь? Насчет комнаты никто не договаривался…".

«Знаю, и все. Это его комната, понимаешь? — ответила сильная Анжелика. — Значит, он там. А тебя никто не спросил. Вот открой дверь и увидишь, что я была права».

Она открыла дверь его комнаты. Бросила беглый взгляд, сжалась, но не закричала, не заплакала. В конце концов, она знала, что именно увидит. Только смотреть больше не хотелось. Она вошла, прислонилась спиной к холодной гладкой стене. Руки при этом снова держала в карманах. Когда она их туда сунула — не помнила. Ничего больше не помнила, и никто не подавал ей советов. Сильная Анжелика умолкла. Она осталась со своим страхом наедине. В комнате было темно — окно задернуто плотными шторами, которые совсем не пропускают света. Если бы не щелка между шторами, она бы ничего не увидела.

«Посмотри на пол, — сказала она себе. — Для начала еще раз посмотри на пол и скажи, что ты там видишь». Глаза уже привыкли к слабому освещению, но смотреть она больше не хотела. Закрыла глаза. «Я сейчас упаду в обморок, — поняла девушка. — Это слишком для меня! Незачем туда смотреть. Не надо смотреть. Я и так все знаю. Надо уходить. Нет! Ничего не хочу! Это слишком для меня!»

Уйти было нельзя, и она прекрасно это понимала. Она все понимала, кроме одного — как ей теперь жить, что делать. И, как всегда в такие минуты, Анжелика применила испытанный способ. Способ был простой и, наверное, дурацкий. Она никогда никому о нем не рассказывала. Назвали бы в очередной раз дурочкой, фантазеркой, и все. Но это помогало.

Все было очень просто. Когда она оказывалась в затруднительном положении и ничего не могла понять, Анжелика начинала раскладывать все случившееся по пяти полочкам. Пять полочек — пять чувств, отпущенных человеку природой. Зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Постепенно все вставало на свои места. Даже самое ужасное становилось относительно простым и понятным. Во всяком случае, для нее. Она никому не давала этого рецепта, хранила его в тайне. И сейчас тоже воспользовалась проверенным способом, но для этого Анжелике все же пришлось открыть глаза.

Первым, что она увидела, была его рука. Знакомая смуглая рука, безвольно откинутая на ковровое покрытие. Короткие пальцы, испачканные чем-то черным. Она отлепилась от стены и подошла поближе. Наклонилась. Пальцы были испачканы пеплом. Она хотела было отдернуть штору, чтобы получше все рассмотреть, но не сделала этого. В комнате стало как будто светлее, начинался день. Его рука. Она смотрела только на руку и в конце концов стала различать даже петлистые узоры на кончиках пальцев. Рядом на полу валялась сигарета. Незажженная. Не успел закурить. Потом она рассмотрела белый манжет его рубашки. Выпрямилась, шагнула к окну, отдернула штору. Окна выходили на восток, и в комнату ударили лучи солнца. Она зажмурилась, потом медленно открыла глаза. Повернулась, снова посмотрела на него. Его темные волосы блестели на свету, одна прядь косо упала ему на лоб. Лоб очень спокойный, высокий, смуглый.

Глаза закрыты, короткие ресницы неподвижны. На щеках проступила синеватая щетина. Губы… На губы она не хотела смотреть. В них не было ничего страшного, но смотреть она не хотела. Слишком знакомые губы. Слишком. «Хватит смотреть, — сказала себе Анжелика. — Больше не хочу!»

Теперь она прислушивалась. Тикали часы — очень громко. Чьи часы? Только не ее собственные и не его… Часы на стеллаже с книгами. Большие часы, его приобретение. Под старину. Ей они никогда не нравились. Теперь она сможет их выбросить или кому-нибудь подарить. Кроме тиканья часов, не было слышно ничего. А, нет — вот внизу, на улице, проехала машина. Еще одна. Да там уже полно народу! Откуда все они взялись? Когда она пришла сюда, никого еще не было. Время было выбрано удачно. Ее никто не видел. А если бы и увидели — так что? Девушка возвращается домой, к своему законному мужу. Почему на рассвете? Почему не ночевала дома? Это не повод для обвинений. Это — ее алиби. Даже лучше будет, если кто-то видел ее из окна дома, когда она вошла в подъезд в шесть утра.

Возможно, кто-то и видел. Тикают часы, едут машины. А больше она ничего не слышит.

Обоняние. В комнате пахнет какой-то кислятиной. Странно — откуда? Еще — застоявшимся табачным дымом, наверное, он выкурил пару сигарет, прежде чем… Анжелика наклонилась, подняла незажженную сигарету, достала из кармана зажигалку, высекла огонь, закурила. Зачем? Сама не знала.

Просто хотелось хоть что-то сделать. Теперь табаком пахло еще сильнее. Она знала, что, если наклонится к мужчине совсем близко, услышит запах его одеколона. Любил «Гавану». А больше ничем не пахнет. Анжелика открыла форточку, когда покончила с запахами.

Осязание было самым неприятным из всех чувств. Но она все же опустилась на колени рядом с ним, взяла его руку. Рука была жесткая и холодная, она отдернула пальцы. Погладила его по голове, волосы