к королю!

— С чего бы это?

Палий объяснил.

— Ни за что! — неожиданно заявил Спыхальский. — Мне да не пойти с вами? Такому не бывать! И не проси, батько. Не поеду. Посылай кого хочешь другого… К королю каждому дорогу покажут.

Палий подумал, добродушно сказал:

— Черт с тобой! Оставайся. Пошлю кого-нибудь из казаков… — И обратился к сотникам: — Хлопцы! Поднимайте людей! Половина останется здесь, а остальных я беру с собой. Да поживее, время не ждёт! Поедим кулеша — и айда!

— Батько Семён, возьми и моих донцов, — попросил Роман Воинов. — Опасаются хлопцы, что, приехав от самого Дона на Дунай, в настоящем деле не побывают…

Палий посмотрел на Арсена. Тот утвердительно кивнул головой.

— А с конями по оврагу они проберутся? Нам не помешал бы летучий конный отряд.

— Думаю, проберутся.

— Тогда готовь своих донцов! — коротко приказал полковник Роману.

Через час две тысячи пеших казаков и отряд с лошадьми в поводу спустились в овраг и двинулись вслед за Арсеном Звенигорой.

Шли осторожно друг за другом, растянувшись на полверсты. Сначала ночная тьма, а потом утренний туман и непроглядные заросли леса надёжно скрывали их от постороннего глаза. После восхода солнца ударили пушки, затрещала ружейная стрельба, воздух наполнился рёвом тысяч людских голосов, лязгом оружия и топотом конских копыт — и казаки пошли смелее. Если бы кто и услыхал их теперь, то не придал бы этому значения, поскольку вокруг все ревело, грохотало, земля сотрясалась от взрывов бомб.

Наконец Палий приказал остановиться, а сам с Арсеном пошёл на разведку.

На опушке леса влезли на высокий дуб с сухой вершиной и, примостившись так, чтобы видно было во все стороны, начали наблюдать за полем боя. Оба понимали, что сил с ними немного и вводить их в дело можно не раньше того, как битва достигнет наивысшего напряжения, когда один внезапный удар может стать решающим.

В ожидании проходили часы. Солнце поднялось в зенит.

Повсюду бурлил страшный бой. Хотя на правом фланге турки отступили до самых стен Вены и осаждённые могли уже перекликаться с солдатами Карла Лотарингского, ещё рано было говорить о победе. Палий видел, что у Кара-Мустафы в тылу стоят свежие резервы — полки янычар и крымская орда, которые, вступив в битву, склонят чашу весов на свою сторону. Именно они и привлекали все его внимание.

Особенно опасными были янычарские бюлюки, засевшие в шанцах второй линии обороны. Глубоко зарытые в землю, они занимали очень выгодную позицию, поддерживаемую несколькими батареями пушек. В лоб взять их было просто невозможно. За ними, в широкой долине, притаилась орда, и Мюрад-Гирей, выполняя приказы Кара-Мустафы, посылал в места, находящиеся под угрозой, многочисленные конные отряды.

Эти силы могли решить исход всей битвы.

Когда солнце начало садиться за Венский лес, ослепляя войска противника, Палий понял, что наступил благоприятный момент.

— Пора, Арсен!

Они быстро спустились вниз. Палий собрал сотников.

— Ну, хлопцы, слушайте внимательно: к шанцам янычаров подползать с тылу осторожно, скрытно, чтоб ни одна собака не заметила нас! В шанцы врываться, как черти, — с криком, свистом, мушкетной стрельбой. Побольше шума! Побольше гвалта! Чтобы хорошенько напугать янычар! Понятно?

— Поняли, батько!

— И знайте — отступать нам некуда. Забрались мы на самый край света, до дома далеко. И путь к нему лежит только через победу. Иначе — всем смерть… Поэтому смело, без страха — вперёд! Сотня за сотней. Рубите идолов! Не жалейте! Они сюда не в гости пришли, а по чужую землю, по чужое добро. А мы на чужой земле защищаем свою. Поэтому, братья, забудем про страх! Помните мудрую древнюю присказку смелых: или пан — или пропал!

— Помним, батько!

— Тогда выводите сотни на опушку! А ты, Роман, — обратился Палий к Воинову, — со своими донцами жди моего сигнала. Как услышишь казацкую сурму[82], вихрем вылетай из засады, промчись вдоль шанцев — порубай тех, кому удастся удрать от наших сабель, а потом ударь во фланг хану Мюрад-Гирею! Татары ой как не любят фланговых ударов.

— Хорошо, батько! Сделаю.

— Ну, с богом!

Двадцать казачьих сотен быстро просочились сквозь заросли, и вышли на опушку. Отсюда, прячась в ложбинках, среди виноградников и садов, проникли в тыл янычарам. Арсен шёл впереди в своём янычарском одеянии — указывал путь.

Все складывалось как нельзя лучше. Двух или трех янычар, случайно наткнувшихся на казаков, сняли точными выстрелами из мушкетов. На эти выстрелы никто из турок не обратил внимания среди общего шума.

Палий поднял шапку — махнул.

— Начинай, хлопцы!

Казаки вынырнули из укрытий и поползли к шанцам и артиллерийским редутам. Арсен, Иваник и Спыхальский не отставали от полковника: они договорились оберегать его в бою.

Вот и шанцы! До них — несколько шагов. Янычары заняты кто чем: одни наблюдают за боем, медленно приближающимся к ним, иные — полдничают, третьи — дремлют на солнышке… Никому из них, пожалуй, и в голову не приходило, что сегодня они примут участие в деле. Вот-вот уже вечер накроет осеннюю землю туманными сумерками — и бой сам по себе затихнет…

И вдруг из тыла, откуда воины падишаха совсем не ожидали нападения, раздался боевой клич казаков, и сотни их, стреляя из пистолетов и мушкетов, размахивая саблями, ринулись в шанцы! Многие янычары, даже не успев понять, кто напал на них, полегли в первые же минуты. Другие в ужасе заметались по позиции. Крики отчаяния, мольба о пощаде взлетели над артиллерийскими редутами и траншеями.

Артиллеристы прежде всех кинулись бежать. За ними — янычары. Страх ослепил их — бежали кто куда: к передовым линиям, к городским валам, а большая часть — в направлении, где стояла крымская орда.

Как раз эту картину и наблюдал Ян Собеский.

Арсен сбросил шапку и бешмет, чтобы свои не приняли его за янычара, и в одной сорочке носился по шанцам, стараясь не потерять из виду Палия, — рубил, стрелял, отбивался.

Его сабля разила без устали, не знала промаха. Не одна янычарская голова скатилась под ноги, в траву, не один враг, ползая на коленях, молил: «Аман! Аман!»[83]

Не отставали от Арсена и Спыхальский с Иваником. Спыхальский рычал, как разъярённый лев, его громоподобный голос перекрывал шум боя. Иваник кричал тонко, бесстрашно кидаясь на любого, кто оказывался перед ним.

Все вокруг было завалено трупами. Земля — залита кровью. Янычары уже не сопротивлялись. Оставшиеся в живых мчались прочь с истошными воплями:

— Ойе, правоверные! Казаки в тылу! Спасайтесь!..

Палий приказал трубачу подать сигнал Роману Воинову.

Ярким бликом вспыхнула на солнце медная сурма. Зычный призывный звук эхом прокатился над полем боя и достиг опушки, где донцы ждали своего часа в засаде.

Сверкая саблями, со свистом и гиканьем выскочили они на равнину, неудержимым вихрем промчались над траншеями и апрошами[84], догоняли удирающих янычар, многих посекли и дружно повернули во фланг татарам.

Мюрад-Гирей боя не принял. Внезапный прорыв казаков в самом центре, на всю глубину турецких позиций ошеломил его. Орда, вздымая тысячами конских копыт густую пыль, бросилась бежать, топча всех на своём пути.