Прежде — в той, жизни, в которой все еще были живы, — я воспринимал братьев-погодков как нечто целое. Росли себе два сына моего друга, два отличных футболиста, два неплохих школьника. Мальчишки, которыми мог гордиться любой отец в любой точке земного шара. Теперь передо мной сидели два брата, но два — разных брата. Каждый приобрел только ему свойственные черты, и я уже с закрытыми глазами понимал, кто именно сейчас говорит. Не по голосу, разумеется, а по различному отношению к чему- то общему. Конечно, они повзрослели стремительно, из отроков превратились в юношей, а мне все время казалось, что это случилось потому, что некому было больше ими гордиться…

Тенгиз был не только на год старше, но и на добрых пять лет сдержаннее своего брата. Он стал взрослым, тогда как Теймураз все еще неосознанно хранил в себе непосредственность, свойственную только детству. И теперь они как бы дополняли друг друга, перестав друг друга повторять.

Это я окончательно сообразил, заметив отблеск явного неудовольствия в глазах Тенгиза после неожиданного признания младшего брата, что они приехали ко мне именно потому, что их груженные дарами Грузии машины кто-то решил придержать на стоянке возле рынка нашей областной столицы. Он уже считал себя мужчиной, который не должен просить помощи у друзей, едва переступив порог их дома. С его точки зрения это было крайне бестактно: следовало перейти к этому важному вопросу в свое время и как бы между прочим.

Но Теймураз уже сообщил о причине их неожиданного появления, а Танечка прямо-таки вцепилась в это признание, забросав братьев вопросами. Тенгиз отвечал кратко и точно, Теймураз вставлял чисто эмоциональные замечания, а я по телефонам уже разыскивал Андрея Кима.

Я не прислушивался к разговору, но кое-что до меня как-то долетало. И всегда проговаривался Теймураз:

— Тетя Нина из окна выбросилась.

— Боже мой…

— Не насмерть, не насмерть, — это сказал Тенгиз. — Спасли. Сейчас в больнице.

Я кричу в телефон, потому что слышимость плохая. Потому что новости, которые выкладывает бесхитростный Теймураз, плохие. Потому что мне скверно. Так скверно, что…

Слава богу, разыскал Андрея.

— Приезжай. Нужна твоя помощь.

Не успел положить трубку, как услышал:

— У Нателлочки все лицо было разбито.

— Как разбито?.. Почему?..

— Кулаком.

Последнюю подробность сквозь зубы проронил Тенгиз. И это уточнение прозвучало так, что я сразу понял: Нателла-Наташа была его первой юношеской любовью…

— Хватит, ребята, — сказал я. — Языком горя не перемелешь.

А про себя подумал, что горе-то, пожалуй, перемелешь, а вот того, что случилось, уже не зачеркнешь. Что трещина пробежала по Союзу нашему нерушимому, и ее ничем уже не залатать. Даже сладкозвучной болтовней политиков…

Сам-то я, положим, что-то болтал, чтобы отвлечь ребят. Что-то смешное пытался рассказывать, получалось это нескладно — какой из меня юморист! — но ребята все же переключились на иную волну. А тут, к счастью, приехал Андрей со своими афганцами, Федором и Валерой.

— Документы на машины и груз у вас, ребята? — спросил Андрей, когда уяснил ситуацию.

— Документы у меня, — сказал Тенгиз.

— Поедешь с нами. Это — для ГАИ. А машины мы перегоним, проблем не вижу.

— Там крепкие лбы их держат, — неуверенно пояснил Теймураз. — В черных кожаных куртках.

— Крепче наших трех лбы? — усмехнулся Федор.

А Валера неожиданно встал, поднял стул вместе с Танечкой, покружил ее и бережно поставил на место.

— Поехали, командир, — сказал он после этой демонстрации. — Пить-гулять потом будем.

Афганцы молча встали. Следом поднялся и Тенгиз. Я проводил их до двери, шепнул Андрею:

— Пальбы там не ожидаешь?

— Не волнуйся, крестный, — улыбнулся он. — Во-первых, не ожидаю, а во-вторых, у нас есть, чем ответить.

И они вышли.

Они вышли, а я никак не мог успокоиться. Теймураз тоже был не в своей тарелке, и Танечка предложила смотреть фильм, который я взял напрокат, мечтая обрадовать свою супругу. Они с Теймуразом и вправду вскоре отвлеклись, а я, убей бог, и до сей поры не помню, в чем там было дело и чем они восторгались.

Я не очень верил, что ребята встретят серьезный отпор, забирая машины со стоянки. Это был практически центр города, да и сам груз не представлял собой чего-то особо ценного по той простой причине, что его требовалось реализовать. Мне казалось, что грузинских ребят просто запугивали, требуя дележа прибыли, не более того. Мне не давал покоя другой вопрос: где в нашей Глухомани можно будет без особых хлопот продать чернослив с орехами, поскольку глухоманцы давно уж не держали в руках денег, которые хотелось бы истратить на такие гостинцы. Я проворачивал в голове знакомых, которые могли хотя бы посоветовать, что делать с этим компотным богатством, никого не нашел, но вовремя вспомнил о Херсоне Петровиче и решил посоветоваться с ним.

Однако время было уже поздним, будить Херсона только ради совета как-то не очень хотелось, и я решил все оставить до утра. А тут и фильм кончился, пора было малость поспать, пока не вернулись ребята с вырученными машинами.

Молодость спала сладко, а я ворочался до утра, ожидая, когда прилично было бы позвонить Херсону. Где-то около семи я встал и, вытащив телефон на кухню, позвонил.

Машин еще не было, и я не очень соображал, зачем тревожу своего заместителя в столь ранний час. И… и осторожно положил трубку, как только услышал его сонный голос:

— Але…

Едва, как это водится, я задремал, как раз пришли машины. Обе, целехонькие. С нетронутым грузом.

— Осложнений не было? — спросил я Андрея, как только продрал глаза и оделся.

— Все продумали, крестный, — улыбнулся он. — С местными качками я договариваться отправил Валеру, а Федору велел сопровождать Тенгиза, пока он расплачивался за стоянку. Все, как говорится, было схвачено, и нигде никаких возражений не возникло.

— А что это Валера все время кулак потирает? — подозрительно спросил я.

— Мелкое возражение у него все же возникло. Пришлось выбить согласие.

— Вместе со скулой, — хмуро уточнил Валера.

Теперь можно было и посоветоваться с Херсоном. Танечка покормила ребят и отправила их отсыпаться, а я поспешил на работу. Но огорошил новостью не я Херсона, а Херсон — меня.

— С запасного пути исчез вагон с первой партией автоматных патронов.