До службы в парижской резидентуре, как я уже упоминал ранее, меня направили на стажировку в Лейпциг, чтобы пообвыкнуть и набраться опыта. Я только что закончил обучение на «ферме» и находился за границей без жены. Лаура осталась в Рестоне, в штате Вирджиния, чтобы продать дом, а потом уже выехать ко мне. И вот я сижу в одиночестве в маленькой, битком набитой пивной «Тюрингер хоф» на Бургштрассе в Альтштадте и потягиваю пивко из огромной кружки, не обращая внимания на окружающих.

И вдруг я заметил, что позади меня встал какой-то человек, явно западноевропеец.

— По всему видно, вам скучновато, — сказал этот человек с явным акцентом англичанина.

— Ничуть, — ответил я. — Нахлещитесь этой бурды как следует, и все покажется вам интересным.

— В таком случае не разрешите ли мне подсесть к вам?

Я пожал плечами, и он сел за мой столик.

— Американец? Дипломат или кто-то еще? — поинтересовался он.

— Из госдепартамента, — представился я. Я находился в ГДР «под крышей» торгового атташе.

— А я из журнала «Экономист». Майлс Престон. Давно здесь?

— Да около месяца.

— И уже ждете не дождетесь, когда уедете?

— Немцы мне уже начали надоедать.

— Вне зависимости от количества выпитого пива, — добавил он шутливо. — А сколько еще пробудете?

— Да пару недель. А потом махну в Париж. Вот куда я стремлюсь. Французы мне всегда нравились.

— О-о, — согласился он, — французы — это те же немцы, только с хорошей едой.

Так мы перекидывались ничего не значащими фразами, а потом до моего отъезда в Париж несколько раз встречались в барах или в ресторанах за обедом. Похоже, он поверил, что я из госдепартамента, по крайней мере уточняющих вопросов не задавал. Может, он и подозревал, что я сотрудник ЦРУ, но мне об этом не известно. Раза два, когда я обедал с друзьями из «фирмы» в «Ауэрбах келлер», одном из немногих приличных ресторанов города и популярном среди иностранцев, он случайно приходил туда, видел меня, но не подходил, возможно, понимая, что мне не хочется знакомить его с моими коллегами. Он мне, вообще-то, нравился, и вот почему: был он журналистом или не был, но он никогда не лез с расспросами, не выведывал информацию и не интересовался, чем я в действительности занимаюсь в Лейпциге. Он мог быть грубым в беседе, допускать даже глупости — что вызывало смех у нас обоих, — но в то же время мог быть и чрезвычайно тактичным. Оба мы вели одну линию, делали одно дело, что, вероятно, и влекло меня к нему. Оба мы охотились за информацией, разница заключалась лишь в том, что я собирал ее на теневой стороне улицы.

И вот теперь, увидев Майлса по телевидению, я поднял трубку стоящего у постели телефона. Было уже полвторого ночи, но в вашингтонской студии компании «Си-эн-эн» кто-то дежурил, без сомнения, из молодых практикантов. Он-то и сообщил мне нужную информацию.

Мы встретились с Майлсом Престоном за завтраком рано утром в гостинице «Палм». Он был все такой же энергичный и радушный, как и прежде.

— А ты женился вновь? — спросил он после второй чашки кофе. — То, что случилось с Лаурой в Париже… Боже мой, не знаю, как ты только пережил такое несчастье…

— Да, — перебил я. — Женат на женщине по имени Марта Синклер… Она детский врач.

— Врач, говоришь? Беда с ними, с врачами, Бен. Жена должна быть в меру умной, чтобы оценить ум мужа, и глупой, чтобы восхищаться им.

— Она, может, немного смышленее того, что требуется, но это ради моего же блага. Ну а как насчет тебя, Майлс? Помнится, у тебя был довольно устойчивый поток женщин.

— Никогда не совершал грязных поступков. Разве только угодишь в женские руки, но и то быстро выскальзываешь из объятий. — Он сдавленно рассмеялся и знаком подозвал официантку, чтобы заказать третью чашку кофе. — Синклер, — пробормотал он. — Синклер… На наследнице владельца большого магазина ты, конечно, не женился бы, не так ли? Уж не дочка ли Харрисона Синклера?

— Она самая.

— В таком случае прими мои соболезнования. Его что… убили? А, Бен?

— Ну ты, Майлс, как всегда, проницателен. Почему спрашиваешь?

— Извини меня, прости. Но в своем деле… не могу же я отмахиваться от слухов.

— Ну что ж, а я-то надеялся, что ты, возможно, сумеешь просветить меня на этот счет, — сказал я. — Убили его или нет, понятия не имею, но ты не первый даешь мне намек на такую возможность. Смысла в этом не вижу: насколько мне известно, у моего тестя личных врагов не было.

— Тут мыслить личностными категориями не следует. Вместо этого нужно руководствоваться политическими соображениями.

— Как это?

— Харрисон Синклер был известен как открытый и активный сторонник оказания помощи России.

— Ну и что?

— А то, что многие не хотят ей помогать.

— Конечно, — заметил я. — Немало американцев выступают против того, чтобы бросать деньги России. Они говорят: хорошие деньги не след давать после плохих дел, и все такое прочее. Особенно сейчас, во время глобальных финансовых трудностей.

— Да не это я хотел сказать. Есть такие люди — нет, не так, лучше назвать их силами, Бен, — которые хотят совсем уничтожить Россию.

— Что за силы такие?

— Вот рассуждай: Восточная Европа полностью развалилась. Она богата природными ресурсами, но ее раздирают разногласия. Многие восточные европейцы успели позабыть сталинские порядки и снова мечтают о диктатуре. Собственно, Восточная Европа уже созрела для этого. Кажется, Вольтер сказал примерно так: «Мир — это огромный храм, в котором царит разлад».

— Я как-то не усекаю твоей логики.

— Германия, парень. Германия — вот что главное. Мы вскоре увидим рождение новой германской диктатуры, и возникнет она, Бен, совсем не случайно. Ее возрождение замышлялось еще в добрые старые времена. А те, кто замышлял, вовсе не хотят иметь возрожденную, усиливающуюся Россию. Нужно всегда помнить, что германо-российское политическое соперничество явилось главной причиной возникновения в нашем столетии двух мировых войн. Слабая Россия — залог силы Германии. Может — лишь только может, — твой тесть, будучи влиятельным сторонником становления сильной демократической России, встал кое-кому поперек пути. Кстати, а кого прочат вместо него?

— Траслоу.

— Гм. Тоже из числа ярых сторонников России, наш Алекс, не так ли? Конечно, не из любимчиков старых ребят. Не следует удивляться, если он немного изменился. Ну что же, ладно. Мне нужно идти на тренировку. Я ведь холостяк, как тебе известно, и должен поддерживать форму. Ваши американские дамы стали такими требовательными в наши дни.

Спустя час, ожидая в аэропорту начала посадки на челночный рейс до Бостона, я позвонил в офис Александра Траслоу и сообщил о согласии встретиться с ним.

Я подъехал к зданию, в котором работал, в четверть десятого на раздолбанном городском такси с оторванной ручкой на правой задней двери, которым управлял какой-то подозрительный псих. Я заехал из аэропорта домой, быстро переоделся — Молли еще не приходила с ночного дежурства — и помчался в свою контору. И опоздал на пятнадцать минут.

Моя секретарша Дарлен с удивлением посмотрела на меня и напомнила:

— У вас же в девять совещание в конференц-зале, или вы позабыли?

— Я подзадержался в Вашингтоне, — оправдывался я. — Был там по делам. Не могли бы позвонить, извиниться от моего имени и перенести его?