Она всхлипнула, достала салфетку «Клинекс» и вытерла нос.

— Утром в тот день… — повторила она механически.

— Ты сказала, что ни о чем таком вы не говорили.

Она кивнула головой и глухо произнесла:

— Я помню, он жаловался, что внутри Управления идет какая-то возня между разными силами, а какая — много распространяться не стал. Но он считал, что это в порядке вещей. Он понимал, что ЦРУ — такое учреждение, которое в узде не удержишь. Думаю, он просто хотел выговориться и отвести душу, но, как всегда, не мог сказать о чем-либо секретном.

— Ну а дальше?

— А дальше — больше. Он тяжело вздохнул и сказал… нет, нет, не сказал, а пропел: «Дураки ломятся туда, куда умный нипочем не пойдет…» Пропел своим басом.

— А-а, помню эту песню. Ее Синатра исполнял. Верно?

Она опять кивнула и приложила салфетку к губам.

— Это его любимая песня. Синатру он не любил, а песня ему нравилась. Ну не так чтобы она для него была душещипательной. Так или иначе, он частенько напевал ее, когда убаюкивал меня маленькой.

Я встал с постели, подошел к зеркалу и поправил галстук.

— Уходишь, на работу, Бен?

— Н-да. Извини меня.

— Я чего-то боюсь.

— Понимаю. Но я же рядом. Позвони мне, если что, как только захочешь.

— Ты намерен подписать контракт с Алексом Траслоу, так ведь?

Я одернул лацканы пиджака и причесался, но конкретного ничего не сказал.

— Поговорим попозже, — сухо ушел я от прямого ответа.

Она как-то странно посмотрела на меня, будто собираясь сказать что-то, а потом вдруг вымолвила:

— А почему ты никогда не говорил мне о Лауре?

— А я не… — начал было я.

— Нет. Послушай. Я понимаю, что тебе больно, даже невыносимо говорить о ней. Я понимаю все. Поверь, я вовсе не хочу снова бередить твои раны, но вспомни, что случилось с папой… Ну ладно, Бен, я всего лишь хочу знать, имеет ли твое решение работать у Траслоу какую-то связь с убийством Лауры, с какими-то попытками уточнить и прояснить обстоятельства или что-то еще…

— Молли, — спокойно сказал я, не желая говорить на эту тему. — Не надо об этом.

— Ну ладно, — согласилась она. — Извини меня.

Она определенно что-то знала, но что — об этом я в то время еще не догадывался.

В тот день я многое вспомнил про Харрисона Синклера. Самое раннее воспоминание относится к случаю, когда он отпустил одну непристойную шутку.

Синклер был высокий, худощавый, элегантный мужчина с седовласой головой, ранее явно увлекался спортом (занимался академической греблей в Амхерсте). По натуре своей он был покладист, обаятелен, с чувством собственного достоинства, любил пошутить.

Когда я еще учился в колледже, мне как-то с двумя другими студентами довелось посещать семинар по ядерному оружию в Массачусетском технологическом институте. Однажды утром, в понедельник, я вошел в семинарскую аудиторию и заметил там постороннего — высокого, хорошо одетого пожилого мужчину. Он сидел за профессорским столом, сделанным в виде гроба, и слушал выступавших, не проронив ни слова. Я посчитал — и не ошибся — что он из друзей профессора. Лишь много лет спустя я узнал, что Хэл, который к тому времени уже стал третьим лицом в ЦРУ, директором департамента оперативной службы, приезжал тогда в Бостон координировать операции по пресечению деятельности группы шпионов из-за «железного занавеса», завербовавших некоторых преподавателей Массачусетского технологического института.

Получилось так, что на том семинарском занятии я представлял свой реферат на тему пагубности американской ядерной политики взаимного гарантированного уничтожения, сокращенно — МАД. Помнится, это была жалкая курсовая работа студента. В заключении работы как-то бестолково обыгрывалось созвучие, что МАД (по-английски МАД — сумасшествие, безумие) — это «поистине сумасшедшая политика». По правде говоря, я зря хулю сам себя: доклад все-таки был довольно приличным, с привлечением открытых советских и американских первоисточников по проблемам ядерной стратегии.

После семинара импозантно выглядевший незнакомец представился, поздоровался со мной за руку и сказал, что мой доклад произвел на него хорошее впечатление. Так мы стояли, беседуя, и тут он произнес непристойную, но довольно забавную шутку насчет ядерного оружия и всего такого прочего. А потом я увидел свою подружку Молли Синклер, входившую в аудиторию. Мы поздоровались, удивившись неожиданной встрече вне Гарвардского студенческого городка.

Хэл пригласил нас обоих на ленч в ресторан «Мэйсон Роберт» на Школьной улице, в здании Олд- Сити-холл (с тех пор я с Молли побывал там еще разок, когда сделал ей предложение выйти за меня замуж, а она ответила, что подумает). За столом мы немало выпили, да и нашутились вдоволь. Хэл отпустил там еще одну неприличную шутку, отчего Молли покраснела.

— Вам обоим нужно держаться друг друга, — сказал он на ушко Молли, но не так уж тихо, чтобы я не услышал, — он мировой парень.

Она еще больше покраснела, стала совсем пунцовой.

Нас явно влекло друг к другу, но стали мы мужем и женой только через несколько лет.

— Рад снова встретиться с вами, — сказал Александр Траслоу. Я сидел на следующий день вместе с ним и Биллом Стирнсом в банкетном зале ресторана «Ритц-Карлтон». — Но должен признаться — удивлен немного. Когда мы говорили на похоронах Хэла, я остро почувствовал, что мое предложение вас ничуть не заинтересовало.

Одет он был в другой костюм, тоже сшитый на заказ, но уже изрядно помятый. С костюмом как-то не вязался галстук-бабочка: маленький, аккуратный, темно-синего цвета и неловко повязанный. Я надел свой лучший костюм, оливково-зеленого приглушенного цвета в клетку, приобретенный в магазине Андовера на Гарвардской площади, я намеревался произвести достойное впечатление на ветеранов.

Алекс Траслоу критически оглядел меня с разочарованным видом, одновременно намазывая масло на поджаренную булочку.

— Полагаю, вам известно о моей кратковременной карьере разведчика, — самонадеянно заявил я.

Он кивнул и сказал:

— Билл кое-что говорил мне. Знаю, что вы пережили трагедию и что вас уволили в отставку вчистую.

— Да, все так и было, — пробормотал я.

— Но это были ужасные дни.

— Такие дни, что мне и сейчас не хотелось бы говорить о них.

— Извините. По этой причине вы и уволились из «фирмы», правильно ли я понимаю?

— Да, это был предлог, — поправил я. — Но уволился я, вообще-то, из-за профиля работы. Ради семейного блага. Я поклялся жене, что не буду связываться с разведкой.

Алекс положил на стол булочку с маслом, так и не откусив, и заметил:

— И сам себе тоже.

— Так точно.

— Ну что ж, тогда давайте говорить напрямую. Вам известно, чем занимается моя Корпорация?

— Да так, в общем и целом.

— Ну так вот. Это международная консалтинговая компания. Полагаю, что лучшей характеристикой для нее будет сказать, что один из ее клиентов — это учреждение, где вы прежде работали. И я думаю, что вам об этом прекрасно известно.

— Стало быть, и это учреждение нуждается в ваших консультациях, — не утерпел я подковырнуть.

Траслоу лишь неопределенно пожал плечами и, слегка улыбнувшись, ответил: