докладов офицеров КГБ, пытавшихся выменять секреты за предоставление убежища на Западе или продать целые связки папок представителям ЦРУ или западным корпорациям. В них находились и расшифрованные телеграммы, содержащие отрывки информации, которая распространялась КГБ по всему миру, и (я понял это с первого взгляда) материал, носивший потенциально подстрекательский и подрывной характер.

— Видишь ли, — вежливо заметил Мур, — информации здесь вполне хватает, чтобы нас как можно скорее прикончить в застенках Лубянки.

— Что вы имеете в виду?

Эд тяжело вздохнул и ответил:

— Уверен, что ты слышал про клуб-собрания по средам.

Я согласно кивнул. Этим клубом называли регулярные собрания по средам отставных высших руководителей ЦРУ: директоров департаментов, их заместителей, начальников управлений и прочих высокопоставленных чиновников. Им нравилось общаться друг с другом и вместе ходить на ленчи в разные французские рестораны в Вашингтоне. Молодые рядовые сотрудники «конторы» называли между собой их встречи «сборищами ископаемых».

— Ну ладно. В последние месяцы слышалось немало всяких разговоров, что мы все видим возрождение того, что раньше называлось Советским Союзом.

— А будет ли от этого польза?

— Польза? — Эд посмотрел на меня поверх очков пристальным недоуменным взглядом. — Не считаешь ли ты полезным заполучить неопровержимые документальные доказательства, что Советский Союз организовал убийство Джона Ф. Кеннеди?

Секунду-другую я ошалело хлопал глазами, а затем заколебался: то ли обратить все в шутку, то ли продолжать слушать с невинным видом.

— Не думаю, что все это осчастливит Оливера Стоуна, — глубокомысленно изрек я.

Эд так и покатился со смеху:

— Но ведь секунду-другую ты верил мне, не правда ли?

— Я же прекрасно знаю, что вы изрядный шутник, — соврал я.

Он все никак не мог сдержать смех, а потом сдвинул очки на лоб и сказал:

— Генералы КГБ и штази пытались обскакать нас и всучить информацию о средствах и имуществе КГБ в разных странах мира. А также сообщить о людях, которые работали на них.

— Думаю, что нам такая информация очень пригодилась бы.

— Возможно, в некотором историческом смысле, — ответил Мур и, сняв очки, помассировал горбинку носа. — Но кого интересуют выброшенные на помойку старые красные, которые тридцать лет назад сотрудничали с правительством, больше не существующим.

— Уверен, что такие люди нашлись бы.

— В этом нет сомнений. Но нас-то это не интересует. Несколько месяцев назад на одном нашем традиционном ленче по средам я услышал историю про известного Владимира Орлова.

— Бывшего председателя КГБ?

— Того самого, а говоря более точно, последнего председателя КГБ, перед тем как люди Ельцина разогнали эту организацию. И куда же, как ты думаешь, подался этот парень, когда лишился работы?

— Уехал в Парагвай или в Бразилию?

Мур лишь коротко разразился смешком:

— Господин Орлов поступил лучше и не стал околачиваться на даче под Москвой в ожидании, когда российское правительство возьмет его за жабры за неустанную работу на боевом посту. Он взял да и уехал в изгнание.

— И куда же?

— Вот тут-то весь вопрос, — воскликнул Эд и, взяв со стола стопку бумаг, протянул их мне.

Это была фотокопия телеграммы от одного сотрудника ЦРУ в Цюрихе с сообщением о появлении в кафе на Цилштрассе Владимира Орлова, бывшего председателя советского КГБ. Его сопровождала Шейла Макадамс, помощник по текущим делам директора Центрального разведывательного управления Харрисона Синклера. Телеграмма была отправлена всего месяца полтора назад.

— Не уверен, что я что-нибудь понял, — заметил я.

— А это значит, что за три дня до смерти Хэла Синклера его секретарша и — я полагаю, что не открываю тебе тайну, — любовница Шейла Макадамс встречалась в Цюрихе с бывшим шефом КГБ.

— Неужто встречалась?

— Встреча была организована, видимо, самим Синклером.

— Вероятно, они договорились о какой-то сделке?

— Конечно же, — нетерпеливо подхватил Мур. — На следующий день сведения о Владимире Орлове исчезли из большинства картотек и банков данных ЦРУ, по крайней мере из доступных всем сотрудникам, оставшись только там, куда допущены пять-шесть высших руководителей. Небывалый случай! После этого и сам Орлов исчез из Цюриха. Теперь нам неизвестно, куда он уехал. Похоже на то, что Орлов передал секретарше Хэла кое-какие сведения в обмен на то, чтобы мы исключили его из наших досье и потеряли из виду.

— Но мы никогда не узнаем, что же было в действительности. Спустя два дня Шейлу убили в переулке в Джорджтауне, а на следующий день погиб Хэл в той ужасной «катастрофе».

— Так кто же убрал их?

— Вот это-то, мой дорогой Бен, как раз и намерен разузнать Александр Траслоу. — Огонь в камине затухал, и Мур нехотя шевелил головешки. — В Центральном разведуправлении сейчас кавардак. Ужасный кавардак. Разгорается борьба не на жизнь, а на смерть.

— Между?..

— Слушай меня внимательно. В Европе воцарился страшный хаос. Англия и Франция находятся в плачевном состоянии, а Германия, по сути дела, уже переживает депрессию.

— Да, все так. Но ведь что-то должно делаться…

— Говорят — это только слухи, уверяю тебя, но исходят они от хорошо информированных бывших высокопоставленных чиновников ЦРУ, — что кое-кто в Управлении уже нащупал пути проникновения в европейский хаос.

— Эд, все это очень и очень неопределенно…

— Да, — согласился он, но так категорически, что даже озадачил меня. — Кое-кто… Проникновение… и прочие расплывчатые короткие фразы мы применяем тогда, когда наши знания основываются на слухах и непроверенных фактах, но дело в том, что отставники, которым остается теперь лишь играть в гольф да потягивать сухое мартини, сильно встревожены. Мои друзья, которые прежде руководили нашей организацией, поговаривают об огромных суммах денег, которые перекидывают с одних счетов на другие в Цюрихе…

— А о чем это говорит? Что мы расплачиваемся с Владимиром Орловым? — перебил я. — Или же он платит нам за протекцию?

— Дело тут не в деньгах! — пылко возразил он, сверкнув золотыми зубами.

— А тогда в чем же? — тихо спросил я.

— Прежде всего позволь мне заметить, что скелеты еще не начали выползать из чуланов. А когда выползут, ЦРУ к тому времени вполне может объединиться с КГБ на куче обломков истории.

Долго мы сидели в полной тишине. Я уже собрался было заметить: «А разве от этого будет так уж плохо?» — но тут глянул на лицо Мура. Оно стало совсем бледным. Вместо этого я спросил:

— Ну а что думает обо всем этом Кент Аткинс?

С полминуты Эд молчал, собираясь с мыслями, а потом сказал:

— Ничегошеньки я не знаю, Бен. Кент запуган до смерти. Он сам спрашивал меня, что творится.

— Ну и что же вы ответили ему?

— А то, что бы там ни затевали наши доморощенные ренегаты совершить в Европе, самим европейцам все это как-то безразлично. Непосредственно это затронет нас — тут уж как пить дать. Да и весь остальной мир затронет. И я дрожу от одной лишь мысли о том, какая угроза мирового пожара таится во всем этом.