редкие, с мировым именем, так сказать.
Этот вопрос задал человек лет тридцати, приехавший из Белоруссии. Его звали Николаем Денисовичем Назаренко.
— Разумеется, есть. Время делает редким многое. Во-первых, у меня, пожалуй, самая полная коллекция русских земских марок. Когда-то коллекционеры не принимали их всерьез и спорили, стоит ли включать в коллекцию, а сейчас за ними охотятся. У меня есть редкие экземпляры Волчанского и Лохвицкого уездов, беззубцовая марка Цейлона 1858 года достоинством в полпенни, марка Модены в восемьдесят чентизимо. Есть у меня еще одна очень дорогая мне марка. Это обычный стандартный гербовый знак на треугольном солдатском конверте. Конверт пробит пулей. Солдат погиб 9 мая 1945 года, а товарищи переслали этот неотправленный конверт мне. На многих выставках он привлекал внимание больше, чем самые уникальные миниатюры…
…Когда профессор Пахомов выходил из салона, к нему, смущаясь, подошел Назаренко. Извинившись, что задерживает профессора, он сказал, что мальчишкой воевал в партизанском отряде и однажды с товарищами захватил в плен эсэсовского офицера, у которого среди прочих вещей обнаружили пустые конверты с наклеенными марками. С тех пор они хранятся у него. Может быть, они представляют ценность, может быть, просто человеческий интерес. Он хотел бы прислать все эти марки профессору в благодарность за его прекрасный рассказ.
Профессор поблагодарил Назаренко, дал ему свой адрес и вспомнил о нем через месяц, когда получил небольшую бандероль с обещанными марками. Они не представляли никакой филателистической ценности, и Василий Петрович отложил их в специальный ящик.
XIII
НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА
Жена уехала на дачу, и профессор Пахомов остался в доме один. Почему-то ему не захотелось сегодня уезжать из дома и немного взгрустнулось. Он подошел к письменному столу и посмотрел на фотографии сына и дочери. Они давно уже были самостоятельными, сын служил на Дальнем Востоке, дочь вышла замуж и жила в Мурманске.
Профессор перевел взгляд на полки с книгами, на картину подаренную ему старым другом — художником.
Работать не хотелось, и, чтобы отвлечься, профессор выдвинул ящик с неколлекционными марками, решив отмочить некоторые из них. Он обещал дворовым мальчишкам германские марки и теперь выполнял обещание.
Стало темнеть, и профессор включил свет. Несмотря на возраст — а скорее, именно поэтому, — марки отходили от конверта легко и быстро.
Обрывок конверта с шестью марками привлек его внимание. Откуда он у него? Память услужливо подсказала: это подарок отдыхавшего лет десять назад с ним вместе молодого человека из Белоруссии. Они принадлежали какому-то немецкому полковнику, который ими, видимо, дорожил. Марки не представляли ценности, это было совершенно очевидно. Профессор пощупал конверт и почувствовал какое-то утолщение. Сразу же запульсировала кровь в висках, интуиция старого коллекционера подсказывала, что марки на конверте — прикрытие, к которому порой прибегают.
Профессор с особой тщательностью подготовил ванночку для марок и опустил обрывок конверта в воду. Бумага набухла, но марки держались долго. Наконец они всплыли на поверхность и сразу же пошли на дно. Забыв о них, Василий Петрович бережно взял конверт пинцетом. Отогнув тонкий слой целлулоидной бумаги и еще более тонкий слой прозрачной пленки, он вытряхнул на стол полосу из трех марок. Взяв лупу, профессор увидел изображение трехгранного кинжала. Надписей не было. Подобных знаков ему видеть не приходилось.
Он сидел всю ночь за каталогами, справочниками и досье и лишь в четыре часа утра, пошатываясь от радостного удовлетворения и усталости, понял, что перед ним «сидангские близнецы» — уникальнейшая марка мира.
Он выяснил позднее, что эсэсовского полковника звали Эрихом Клотцке и марки попали к нему во время ареста известного нюрнбергского антиквара. Видимо, тот сказал на допросе о ценности марок, и Клотцке не расставался с ними, надеясь выгодно сбыть. Предпоследним владельцем «сидангских близнецов» оказался ничего не подозревающий Назаренко. Сейчас полоса попала к нему, Василию Пахомову. Он даст ее научное описание, расскажет историю. Вместе со всей его коллекцией «сидангские близнецы» перейдут со временем в музей. Они заслужили отдых. Поистине путь на небеса проходит через Голгофу.
Маленькие алые марки с трехгранным кинжалом равнодушно смотрели на него с черного листа, подобранного для них профессором. Он тоже долго смотрел на почтовые миниатюры и, наконец, вздохнув, положил в ящик секретера. «Поистине, — подумал он, — марки как лучи солнца: могут дать прекрасные всходы и могут причинить много зла…»
Сергей Устинов
ПРОИГРЫШ
Эта повесть, в основе которой лежат документальные события, посвящается полковнику милиции Баталби Сагинадзе, майору милиции Григорию Шлейферу, майору милиции Вахтангу Корсантии, капитану милиции Василию Левшакову, всем работникам Министерства внутренних дел Абхазии.
ПЕРВЫЙ РЯД
Бог весть как попал в епифановский кабинет этот кусочек зрительного зала — четыре соединенных вместе кресла с откидными сиденьями. Но стояли они очень удачно — в углу, возле окна, и, сидя в этом первом и последнем ряду, можно было прекрасно обозревать «пространство сцены», на которой, я надеялся, вот-вот начнут происходить захватывающие события. Это милое совпадение (я ведь, в сущности, приехал сюда зрителем и сразу получил место в «партере») показалось мне хорошим предзнаменованием. Усевшись, я вынул блокнот, приготовился записывать. И почти целый рабочий день мне понадобился на то, чтобы уяснить: записывать, собственно говоря, нечего.
Получив от редакции задание написать о работе уголовного розыска, я решил: сначала никаких расспросов! Только слушать, смотреть, вникать. Нет, есть словечко получше — проникаться! И вот, оказывается, день бестолкового сидения в моем углу ни на шаг не продвинул меня по пути понимания загадочной милицейской работы.
Не видно было ни следа экзотики или специфики. А больше всего обстановка напоминала самое заурядное учреждение: стучит машинка, входят и выходят какие-то люди с бумагами. Сам хозяин кабинета, майор Никита Епифанов (габаритами и солидным видом больше под стать генерал-майору), горой возвышался над своим столом. Телефонная трубка, авторучка, зажигалка — все казалось игрушечным в его огромных и мягких, как у ватного Деда Мороза, лапах. А вслед за всем этим игрушечными казались канцелярский стол, сейф в противоположном от меня углу (я поглядывал на него с затаенным любопытством) и даже капитан Зураб Гольба, маленький, стройный абхазец с большими пышными усами, то и дело заходивший к своему начальнику с какими-то мелкими, «игрушечными» проблемами: подписать запрос, заполнить очередную графу в очередном отчете. Короче, по сравнению с серьезностью задач, которые передо мной поставили, снаряжая меня в командировку, все выглядело ненастоящим.
