вы увидитесь с человеком, который будет утверждать, что он от меня, не говорите ни мне, ни ему ничего, пока мы не скажем: «Берн и Париж». Это мой пароль. Вашим пусть станет, ну, скажем, «Турн и Таксис».

— Вы помешались на детективах.

— Поверьте, мне надо быть предельно осторожным. Коллекция Харрингтона не дает спать многим. Кстати, у вас есть свой эксперт?

— Есть. Лучший из всех, кого я знаю. Но я не думаю, что вы обманете меня. Потому что тогда вы по- настоящему конченый человек.

— О чем вы говорите, Лусто! Я ведь знаю, с кем имею дело. Между прочим, у меня с собой «перевернутый лебедь». Марка не имеет никакого отношения к Харрингтону. Могу уступить ее за десять тысяч наличными.

— Вряд ли я соглашусь, Хор.

— Как хотите. Завтра с девяти до десяти я буду в гостинице. В одиннадцать часов уезжаю. Если передумаете — приходите. Что касается основного дела, то не задерживайте с ним, это в наших общих интересах.

— Через две недели я дам о себе знать.

— Очень хорошо. До свидания, Лусто. Поспешу к Циглеру Перерыв окончился, а меня там кое-что интересует…

Было без пяти минут одиннадцать. Ровно через двадцать минут должно подойти такси. Хор еще раз выдвинул ящики — не забыл ли чего впопыхах? Вниз спускаться ему не хотелось. В последнее время он старался не показываться в людных местах — аукцион Циглера был исключением.

Чтобы убить время, Хор закурил сигарету, тринадцатую и поэтому лишнюю. Когда он бросил спичку в пепельницу, дверь отворилась и вошел человек в полумаске, с пистолетом в руках.

Выронив сигарету, Хор уставился на него.

— Немедленно выкладывай «перевернутого лебедя», или я тебя продырявлю, — прорычал бандит.

Судя по всему, вошедший был наркоманом, Хор понял, что дело принимает отвратительный оборот.

— Вы имеете в виду марку Западной Австралии? — спросил он, чтоб что-то сказать.

— Давай марку с лебедем, — прохрипел человек в полумаске.

Чувствуя, что медлить больше нельзя, Хор полез во внутренний карман, вынул бумажник и вытащил небольшой конверт с маркой. Вырвав у него конверт, бандит подошел к настольной лампе и внимательно осмотрел взятую марку. «Она», — сказал он сам себе, пряча ее в записную книжку. Затем приблизился к Хору и грязно обругал его.

— Слушай меня, — сказал он свистящим шепотом. — Ты не двинешься отсюда и просидишь на этом диване пятнадцать минут. Если ты встанешь или хотя бы издашь звук, тебя продырявят, как ситечко. Понял? — Он поднес пистолет к самому носу Хора, потом спрятал пистолет в карман и медленно вышел, как бы сожалея, что Хор молчит и не дает никакого повода пристрелить его тотчас же.

Несколько мгновений Хор сидел не шелохнувшись. Однако нельзя было сказать, что он очень напуган или удручен потерей ценной марки. Могло даже показаться, что делец от филателии удовлетворен неприятным визитом.

Ровно через пятнадцать минут Хор прикрыл дверь и тихо засмеялся. «Хорошо, что старый Спиро сделал дубликат „лебедя“, — подумал он. — Надо будет заказать еще несколько подделок. Так безопаснее». Вдруг Хор вздрогнул от осенившей его мысли.

— Тюэн, — произнес он, — вот кто мне нужен. Тюэн работает в сто раз лучше Спиро, хотя и дороже. Но «близнецы» стоят денег а риска нет, доказать почти ничего невозможно.

Взяв чемодан и не забыв потушить свет, Хор спустился вниз, где его ожидало такси. Всю дорогу до вокзала он улыбался, и шофер решил, что пассажир провернул очень выгодную сделку.

Деревушка Лешар лежала вдали от проезжих дорог Хор добрался сюда далеко за полдень. Выйдя из машины, он пошел по улочке к старому особнячку, стоящему на краю деревни. Вместо того чтобы позвонить, он постучал — видимо, условным стуком. Через несколько томительных для него минут дверь открылась, и Хор исчез за нею.

Он поднялся по крутой ветхой лестнице наверх, где его поджидал высохший старичок с выцветшими, ничего не выражающими глазами.

— Вот и я, господин Тюэн, — сказал Хор. — Простите, что нарушаю ваше уединение и установленные вами правила. Однако, поверьте, дело стоит того.

Старичок молчал, и по его взгляду было трудно понять, слышит ли он слова Хора. Хор вытащил из бумажника небольшой конверт с марками и положил на стол перед стариком.

— Марки выпущены в 1865 году, — продолжал он. — Мне нужна копия. Через неделю, не позднее. Подделка должна быть безукоризненной. В наших лучших традициях. Чтобы ее не отличили от настоящего экземпляра даже с помощью кварцевой лампы.

Старик молчал. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Оно по-прежнему ничего не выражало.

— Простите, Тюэн! — поспешно воскликнул Хор. — Я оговорился, я хотел сказать, что копия должна быть идентична подлиннику. Она нужна мне для моей личной коллекции. Ничего противозаконного в моей просьбе нет.

— Вы же знаете, что я не делаю фальшивок, — сказал старик скрипучим голосом.

— Знаю, знаю, — быстро сказал Хор. — Уверяю вас, что мне нужна лишь копия. Для моей личной коллекции. Только для меня.

Старик не шевелился, и Хор, потеряв терпение, раздраженно продолжал:

— Вы слишком осторожны, Тюэн. Вы знаете меня не первый год. Можете вывернуть мои карманы — вы не найдете никакой записывающей аппаратуры. Сама марка давно снята с обращения, точнее, никогда в обращение не поступала, следовательно, законом подделка… — Тут он осекся. — Я хотел сказать — копировка… не преследуется.

— Чего вы хотите от меня? Я ничего не понял из того, что вы до сих пор говорили.

Хор сжал губы, мысленно послав старика ко всем чертям.

— Мне нужна копия этих марок, — сказал он нетерпеливо. — В моей коллекции нет таких, и я попросил у приятеля на неделю этот образец. Я давно мечтал иметь в своем собрании подобный экземпляр.

— Но я очень занят, — сказал старик голосом, лишенным чувства и тембра.

— Три тысячи долларов, — с жаром воскликнул Хор и вновь осекся под взглядом старика. Он вспомнил, что осторожный Тюэн, опасаясь подслушивающих устройств, требовал громко произносить сумму, гораздо меньшую, чем та, которая ему вручалась на самом деле. — Я хотел сказать — двести долларов, — добавил он поспешно.

Старик наконец пошевелился. Более того, он взял лежащие перед ним марки и внимательно рассмотрел их. Лицо его несколько оживилось. Но это продолжалось всего несколько секунд.

— Вы беретесь помочь мне, дорогой господин Тюэн? — вкрадчиво произнес Хор.

— Я испытываю слабость перед просьбами истинных коллекционеров, — вдруг визгливо заговорил