парней катили пулемет. Какие-то штатские перекликались на лестнице.
— С чего паника? — спросил Клешков рослого мужчину в шинели с «разговорами». — Что это, Фомич, вы всю батарею выкатили?
— Красков вылез, — ответил мужчина, грозя кому-то кулаком, и поспешно скатился по лестнице.
— Слыхал? — сказал Клешков, подходя к двери, обитой когда-то черной кожей, а теперь курчавившейся лохмотьями грязной ваты. — Опять Красков. — Ну, житуха! — помотал он головой.
Начальник Иншаков сидел за большим столом, покрытым зеленым сукном. Чернильница, ручка, папки на столе, кресла у стола и даже окно чуть не до пола — все было громадно, и потому сам начальник, с румяно блистающей лысиной, с узкими щелями быстрых глаз, был особенно мал в кабинете. Иншаков подождал, пока вошедшие уселись по знаку его руки, и повернулся к окну, слушая, как зычно гремит там команда и командирский мат.
— Я вас чего вызвал, — сказал начальник басом и внушительно посмотрел на Гуляева (он не любил высоких людей). — Я вас позвал вот зачем.
— Красков появился? — подал голос Клешков.
— Тебя не спрашивают, — сказал начальник. — Вредный у тебя характер, Клешков, тебя не спрашивают — ты сам лезешь!
Клешков покраснел и уставился в пол. Начальник еще некоторое время осуждающе глядел на него, потом сказал:
— Получено сведение. Убит часовщик.
Оба следователя с ожиданием смотрели на узкий сомкнутый рот начальника.
— Ухлопали. — Начальник вылез из-за стола и подошел к карте района, приколотой к стене. С минуту он смотрел на нее, заложив руки за спину, потом опять отошел к своему креслу и сел. — Вот какая международная ситуация, — сказал он и строго оглядел обоих. (Они ждали.) — Сведение только что получено, — сказал начальник и снова посмотрел на обоих. — Все ясно?
— Можно идти? — спросил Клешков.
— А что еще известно? — спросил Гуляев.
— Адрес такой: Верхняя улица, пять, — сказал начальник, игнорируя вопрос Гуляева, и, вдруг покраснев, закричал: — Ну, чего сидишь? Ты следователь или кто? Какие такие еще тебе данные нужны? Иди и сам ищи! Шерлок, понимаешь, Холмс!
Оба следователя поспешно вышли из кабинета.
Сени были темны и забиты старой изломанной мебелью. В первой комнате свет падал из узких окон и освещал комод с пустыми выдвинутыми ящиками, черные грязные следы на полу и разбитое трюмо в углу.
В спальне, под огромным портретом неведомого красавца с нафабренными усами, в визитке и с галстуком-бантом, на стуле, отклонившемся назад и удерживаемым в таком положении только упором тела в стену, сидел человек или, вернее, то, что было несколько часов назад человеком. Он сидел, разбросав босые ноги в узких довоенных брюках, желтые пятки его были распяты на полу, а пальцы ног стиснуты и согнуты в диком последнем напряжении, голова запрокинута настолько, насколько позволяла щетинистая длинная шея с выдавшимся острым кадыком, и упиралась в стену.
Клешков долго осматривал все вокруг. Следов ног было много, но грязь не сохранила точную форму обуви, и трудно было определить, сколько же всего было людей. В виске сидевшего чернело маленькое отверстие и темная полоска засохшей крови, скатившаяся по щеке и застывшая на рубашке, — одни только и говорили об убийстве.
Клешков обошел весь дом. Задние комнаты пахли хламом и пылью, в кладовке валялась пустая лампада и несколько икон. В буфете вместо посуды лежали две книги. Клешков взял их в руки. На обложке одной было напечатано: «Николай Бердяев». Ниже: «Судьба России». Еще ниже: «Опыты по психологии войны и национальности». И совсем внизу: «Издание Г. А. Лемана и С. И. Сахарова. Москва, 1918 год».
Вошел Гуляев.
— Что-нибудь нашел? — спросил он.
— Так они тебе и оставят, — сказал Клешков, — ищи дураков!
— Оставят, — уверенно сказал Гуляев. — Во всех учебниках по следственному делу написано, что без следов не остается ни одно преступление.
— Следы-то вон они, пожалуйста, — сказал Клешков, — самые настоящие, а что дальше?
Гуляев долго осматривал грязь.
— Было их человека три-четыре.
— Пять, — насмешливо хмыкнул Клешков.
Гуляев разогнулся, посмотрел на него, потом увидел книги.
— Дай-ка, — сказал он.
Клешков протянул обе.
— Бердяев, — сказал Гуляев, перелистывая страницы. — А часовщик-то был не простой...
— Это почему же? — спросил Клешков.
— Эту книгу обыкновенный часовщик ни за что бы не взял, — сказал Гуляев, — ее и интеллигент не всякий осилит. — Он стал просматривать вторую книгу. — Подчеркнуто...
— И что? — спросил Клешков.
— Надо узнать: зачем?
— Попробуй узнай.
Гуляев сложил вторую книгу: она была растрепанная, пухлая, без обложки.
— И какого черта, — он взглянул на товарища с обидной усмешкой, — какого черта ты пошел в угрозыск, если с самого начала знаешь, что ничего не откроешь?
— А я не сам пошел, — озлобленно огрызнулся Клешков. — Я по комсомольскому набору. А вот ты, если такой умелый, скажи, что ты открыл.
— Открыл, что часовщик — личность сомнительная, — сказал Гуляев, глядя на вишневое деревце, постукивающее в окно от порывов ветра. — Открыл, что убили его после допроса...
— И-ди ты! — издевательски восхитился Клешков.
— Не заметил? — И Гуляев прошел в соседнюю комнату.
Клешков вошел за ним.
— Гляди. — Гуляев распахнул рубаху на убитом и, вытянув из-под брюк, задрал ее вверх. Бок мертвеца был весь в рубцах.
— И на спине то же самое, — сказал Гуляев. — Значит, чего-то от него хотели. Это раз. Во-вторых, что-то искали: все ящики выдвинуты в столе, буфете и комоде.
— Это-то ясно, — самолюбиво сказал Клешков. — Они вон и сапоги его утащили. Видно, грабить явились. Может, у него золотишко водилось. А то и брильянты.
Гуляев долго смотрел на ноги убитого.
— Да, — сказал он, — этого я не учел. Простые грабители. Даже сапоги унесли.
— Простые не простые, — сказал Клешков, — а надо еще на месте работы проверить. Он на базаре в будке часы чинил.
— Давай я туда поеду, — сказал Гуляев, — а ты тут еще раз все осмотри — и тоже туда.
— Ладно, — сказал Клешков, — мотай, а я тут покопаюсь,
Гуляев взял обе книги, завернул их в бумагу, лежавшую на полке, и пошел к выходу.
— Соседей обязательно опроси, — сказал он, поворачиваясь от двери.
— Без тебя знаю, — пробурчал Клешков.
Дверь хлопнула, и он остался в доме наедине с мертвым.
Клешков покосился в сторону убитого. Все было по-прежнему, только в лице, как показалось ему, прибавилось зеленовато-синего цвета.
«Может быть, еще вчера убили?» — подумал Клешков. Труп был обнаружен утром, потому что кому-то из милиционеров потребовалось починить часы, и, поскольку часовщика на обычном месте не оказалось, он направился к нему на дом, благо на рынке всегда могли найтись люди, знающие, где живет каждый из лоточников и иных завсегдатаев базара.
