Шарлотта задумалась. – Я бы стала возлюбленной, – просто сказала она. – Мне всегда не хватало любви.

Диксон не знал, что отвечать на ее прямоту, на боль, прозвучавшую в этих словах. На несколько мгновений повисло неловкое молчание. Наконец Диксон заговорил:

– Шарлотта, любовь ведь не бетель. Это не товар.

Она улыбнулась:

– Я знаю, что родители любили меня. По крайней мере надеюсь, что это так. Мой отец никогда не сказал мне ни одного грубого слова. И мать тоже. Они были добры со мной и с моими сестрами. И все же мне хотелось бы хоть капельку больше любви.

– Разве в твоей жизни сейчас не хватает любви? – Диксон понимал, что неразумно задавать этот вопрос, и все же спросил.

Шарлотта посмотрела прямо ему в глаза.

– Мне показалось, что есть надежда. Но теперь я уже не уверена.

В глазах женщины отразилось смятение, отразилось чувство, которого Диксон не понял, но которое причинило ему боль. Он стал быстро спускаться с холма, потом зашагал по узкой долине, не оборачиваясь посмотреть, успевает ли она за ним. Шарлотта успевала и не жаловалась, что он идет слишком быстро. Она молчала, но следовала за Диксоном, как послушная ученица. Если она рассердилась, то не показывала этого. Если чувствовала обиду, то не хотела его наказать в ответ. Она, как призрак, шла рядом, и так близко, что Диксон постоянно ощущал ее присутствие.

Наконец, разрушая свои благие намерения, он предложил ей руку. Оба были без перчаток, и соприкосновение ладоней показалось им удивительно интимным. Шарлотта сплела свои пальцы с его пальцами, а он, будто обжегшись, сделал движение, словно хотел вырвать у нее свою руку. Но потом повел себя иначе. Он слегка стиснул ее пальцы и улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ, отчего лицо ее засветилось. Ему хотелось сказать Шарлотте, что он настолько заворожен ее душой, умом, что теперь его пленяет и лишает равновесия даже одна-единственная ее улыбка.

У них нет будущего.

Не следовало ему опять с ней сближаться. От нее пахло розами или какими-то другими садовыми цветами. Диксону хотелось спросить, сама ли она сушит лепестки или покупает духи в Лондоне. Обрызгивает ли ими белье или просто душится за ушами и на груди? Не в его положении задавать такие вопросы.

– Ты уедешь из Балфурина, когда найдешь сокровища? – спросила Шарлотта.

Он остановился и обернулся к ней:

– Я ждал этого вопроса раньше. Ты можешь гордиться своей выдержкой.

– Если ты знал, что я спрошу, то должен был придумать ответ.

– Частично придумал, – стиснув зубы, произнес он. Этот момент приближался уже несколько недель, с той минуты, когда он увидел, как она с горящими глазами идет по бальному залу. Ему страстно хотелось рассказать ей правду, но правда замерла у него на губах. Совесть боролась с честью, и, как ни странно, честь победила. – Шарлотта, – начал он, протянул руку и дотронулся до ее подбородка. Она не пользовалась своей красотой как оружием, хотя большинство женщин поступают именно так. Она была тем, кем была, – Шарлоттой Маккиннон, способной, решительной, одаренной и умной. – Я не тот человек, кем ты меня считаешь, – проговорил он, с трудом выталкивая слова из глотки.

– Я знаю. Я с самого начала чувствовала, что ты изменился. И слава Богу.

Они стояли на вершине невысокого холма с плоской, почти вогнутой вершиной. Шарлотта отошла на несколько футов и стала спиной к Диксону. Он надеялся, что она не обернется. Значительно легче рассказать правду ее спине.

– Разве у нас не может быть настоящего брака? – Ее глаза смотрели вдаль, как будто слова были написаны на небесах над темнеющими горами. – Я так устала от одиночества. Хочется, чтобы в моей жизни появилось веселье, довольство. Хочется просыпаться по утрам и знать, что тебя любят, и весь день улыбаться. Мне кажется, если мы постараемся, то у нас все получится.

Ее слова разрушали твердыню его решимости, предлагали солгать там, где он должен был говорить правду. И снова он проклял Джорджа, мечтая отомстить ему за каждую слезинку, пролитую Шарлоттой за эти пять лет. Однако боль, которую она испытает после его отъезда, станет лишь его бременем. Джордж будет здесь ни при чем.

Наступило время истины, и это убивало Диксона.

Шарлотта обернулась и посмотрела прямо ему в лицо.

– Я всю неделю ждала тебя в постели. Надеялась, ты придешь ко мне. Но ты не пришел.

Диксон смотрел на нее, сам не понимая, почему удивился ее резкой атаке. Прямота в характере этой женщины.

– Я не очень сильна в обольщении, но очень хочу попробовать. – И она начала снимать накидку. Диксон окаменел, наблюдая, как одна задругой расстегиваются пуговицы. На ней не оказалось удобного школьного платья, не оказалось и никакого другого.

– Ты голая, – в отупении произнес он.

– Вовсе нет, – поправила его Шарлотта. – На мне накидка.

– Накидка, – все так же тупо повторил Диксон.

Диксон. Он – Диксон Роберт Маккиннон из клана балфуринских Маккиннонов. Их род известен по крайней мере шесть столетий. Когда-то они были разбойниками и варварами.

Он из тех, с кем нужно считаться.

Тогда почему сейчас он чувствует себя как невинный юнец, никогда не видевший обнаженной женщины? Потому, что он действительно не видел, чтобы зимой в Шотландии обнаженная женщина стояла на краю вересковой пустоши, на холмах белели пятна снега, а над головой свистел холодный ветер. Никогда не видел, чтобы ему так улыбались и весело манили пальчиком.

– Зачем? – Вопрос был вполне уместен, ничего другого он все равно был не в состоянии выговорить. Его руки вцепились в ее плечи, еще закутанные тяжелой шерстяной тканью. Диксон не смел подумать, что в нескольких дюймах находится ее обнаженное тело. Вместо этого он постарался сосредоточиться на зелени ее глаз и лукавой улыбке губ. Кроме того, она вся дрожала. – Зачем? – повторил он. Шарлотта подняла руки, начала расстегивать его пальто, сунула ладони в открывшийся проем и прижала их к жилету Диксона. Как ни странно, но он кожей почувствовал жар ее рук.

– Ты же не хотел прийти ко мне в постель. А раз ты не хочешь ко мне приходить, значит, я должна тебя уговорить.

– Должна?

– Должна, – уверенно кивнула Шарлотта.

– Зачем? – в третий раз повторил Диксон.

– Мне понравилось заниматься с тобой любовью, – тихонько ответила она. – А тебе?

– Больше всего на свете.

– Тогда почему же ты не хочешь повторить?

– Я хочу. Но это будет неразумно. Ты не представляешь, как много ночей я провел, страстно желая прийти к тебе, и сколько раз сам себя останавливал. Бесчестье однажды – уже плохо, а так я не оправдался бы до конца моих дней.

Шарлотта прижала ладони к его груди с такой силой, словно хотела его оттолкнуть.

– Так ты действительно уезжаешь? И не хочешь обременять меня ребенком? По крайней мере на этот раз прояви мужество и предупреди меня. Или напиши записку. Не заставляй меня бесконечно ждать, как раньше, и гадать, какую из служанок ты прихватил с собой.

– Я никогда не убегу со служанкой, – с улыбкой заверил ее Диксон.

Внезапно она упала на колени и протянула к нему руки. Диксон был потрясен.

– Шарлотта!

– Не покидай меня, Джордж! Если ты оставишь меня и Балфурин еще раз, то можешь никогда не возвращаться.

Шарлотта смотрела на Диксона, не отрывая взгляда от его лица. Глаза у нее горели, губы улыбались. Будь он действительно Джорджем, ему и в голову бы не пришло оставить ее. Но он не был Джорджем, и у них не было будущего. В любой момент кузен может вернуться домой. Что он здесь обнаружит? Изменницу-жену и мужчину, который ее соблазнил?

Диксона, без сомнения, ждет проклятие в будущем за то, что он натворил в прошлом. В будущей жизни, если таковая существует, его наверняка призовут к ответу за совершенные им грехи. И на вопрос: «Что ты можешь сказать в свою защиту, чтобы спасти свою бессмертную душу?» – он ответит: «Я любил. Неразумно, но всей душой».

Тем временем Шарлотта раздвинула полы его плаща и начала с поразившей Диксона быстротой развязывать тесемки его панталон. Однако, возможно, она не так быстро действовала, просто Диксон слишком остро все воспринимал? Поистине, его соблазняли! Соблазняли самым настоящим образом. Вся его чувственная мощь ликовала! До самой смерти не забудет он этого дня.

Шарлотта помогла ему снять панталоны. Пальцы ее действовали не очень умело, но неловкость компенсировалась желанием.

Пряди ее волос рассыпались. Диксон погрузил пальцы в золотистую массу. Последние шпильки выскочили из прически и рассыпались по земле.

–  Шарлотта, – прошептал он голосом, в котором слышалась мольба и восторг. Он даст себе волю в последний раз, а потом уедет.

Лицо Диксона пылало. Все тело горело. Желание становилось нестерпимым. Время для игр прошло. Шарлотта схватила Диксона за руку и просунула себе между ног.

–  Посмотри, как сильно я тебя хочу.

Диксон сорвал с себя пальто, отбросил в сторону, потом быстро снял все остальное. Позже он побеспокоится о травяных пятнах и других красноречивых свидетельствах любовного свидания, сейчас же у него была лишь одна цель – стереть эту улыбку с лица Шарлотты и превратить этот резкий взгляд зеленых глаз в нечто разнеженное и благодарное.

Один раз. Один только раз, а потом он уедет из Балфурина.

Обнаженный, он бросился на Шарлотту и поцелуем заставил ее распластаться на земле. Потом стал губами прокладывать дорожку от ее шеи к одной дерзкой груди, которая выглядывала из-под кроваво-красной накидки.

– Что ты такое говоришь? – спросила Шарлотта между поцелуями.

– Это молитва, – признался Диксон. – Чтобы у меня хватило сил дать