нее благоприятное впечатление. В июле 1921 года она лично осмотрит поместье и останется довольна выбором Уинстона. Делясь с ним своими впечатлениями, она признается:

–  Мой дорогой, я не думаю ни о чем, кроме как об этом восхитительном доме. Надеюсь, мы купим это поместье. Приобретя его, мы проживем здесь долго и счастливо.

– К тому же мы сможем перестроить его по своему вкусу, – предложит Черчилль.

– Да, да. Если мы пристроим дополнительное крыло, у нас появятся еще три великолепные солнечные спальни и грандиозный холл с высокими окнами, выходящими на север. [385]

Присмотревшись ближе, Клементина сменит благожелательность на неприятие. Она не могла не понимать, что перестройка дома потребует больших финансовых вложений. Зная же расточительность своего мужа, она предполагала, что Чартвелл мог превратиться в финансовое болото, засасывающее в себя все денежные средства. Кроме того, поместье находилось вдали от общественного транспорта, что также накладывало определенные трудности при найме подсобных рабочих и прислуги.

Неудивительно, что после покупки Чартвелла Клементина будет потрясена поступком своего мужа. Спустя годы она признается младшей дочери Мэри:

– Данный инцидент стал единственным в нашей долгой совместной жизни, когда Уинстон повел себя неискренне по отношению ко мне.

Оправдывая своего отца, Мэри заметит:

– При покупке Чартвелла отец был небезразличен к чувствам матери, наоборот, он искал ее одобрения еще до совершения столь важного шага в своей жизни. К тому же он не сомневался, что сможет привить ей любовь к столь дорогому для себя месту. [386]

Уговоры не заставили себя долго ждать. Уловив подходящий момент, Черчилль тут же обратился к своей жене:

– Моя любимая, не переживай по поводу денег. Главной целью нашей политики является стабильность. Теперь Чартвелл – наш дом. Мы должны приложить все усилия, чтобы прожить здесь долго и передать его в руки Рандольфа. Постараемся сделать его настолько уютным и очаровательным, насколько это будет возможно, учитывая, конечно, наше финансовое положение.

– Уинстон, прошу тебя…

– Дорогая, мое сердце переполнено любовью к тебе. Мне больше всего хочется видеть тебя счастливой и защищенной. Ради этого я готов работать на всех направлениях с безрассудной опрометчивостью. [387]

Чартвелл и вправду требовал серьезного ремонта. В ноябре 1922 года Черчилль обратился за помощью к архитектору Филипу Армстронгу Тилдену, специализировавшемуся на старых и не поддающихся ремонту домах. Помимо архитектуры Тилден также занимался черно-белой графикой и выставлялся в Королевской академии художеств.

Черчилль лично доставит Тилдена на своем двухместном автомобиле в Чартвелл. Как вспоминал Филип:

– Поездка с Уинстоном превратилась в увлекательное путешествие. По покрытой льдом дороге мы юзом скатились вниз по Вестерхеймскому холму – с вершины до самого основания, просто чудом оставшись невредимы. [388]

От опытного взгляда Тилдена не скрылись те недостатки, которые привели в ужас миссис Черчилль. По его воспоминаниям, в 1922 году Чартвелл имел следующий вид:

– Недалеко от дороги стоял унылый дом, возвышающийся на склоне холма и увитый с западной стороны рододендроном. Он был окружен гигантскими деревьями, листва которых тесно соприкасалась со стенами главного здания. Обследовав дом более внимательно, я обнаружил, что только центр особняка остался невредимым. Все остальное – кирпичные стены и многочисленные расщелины – было покрыто зеленой слизью и гнилью. [389]

Несмотря на неутешительный отзыв, Тилден также увидел и благоприятные возможности для своего творчества.

Интересно отметить, какие отношения сложились между Черчиллем и его новым архитектором. Уинстон был романтиком и мыслил одновременно как категориями XVIII, XIX, так и XX и даже XXI веков. Черчилль был совершенно не похож на клиентов, с которыми привык работать Тилден. Всеми своими поступками и бесконечными идеями он больше напоминал гениального Ванбрука, иногда забывая, что Чартвелл не Бленхеймский дворец. Тилдену придется приложить немало усилий, чтобы настроить своего работодателя на простоту и практичность вместо бесполезной помпезности и никому не нужной грандиозности.

Не ограничиваясь одними указаниями, Уинстон примет непосредственное участие в перестройке дома. Как вспоминает Тилден:

– Ни один из клиентов не тратил столько времени и нервов, постоянно проявляя интерес и беспокойство, как мистер Черчилль. [390]

На протяжении всех двух лет ремонта Уинстон не раз будет наведываться в Чартвелл, чтобы проследить за выполнением работ и обсудить с Тилденом какие-нибудь новые идеи, только что пришедшие ему в голову.

Что же предложил Тилден при модернизации Чартвелла? Его двумя главными задачами стало упрощение планировки здания и обустройство местного ландшафта. Работы были начаты на южной стороне дома после того, как стены очистили от вьющегося плюща. В результате перестройки южная стена стала иметь вид ступенчатого фронтона. После небольшой перепланировки южное крыло было переоборудовано в отдельный жилой блок. На втором этаже разместили детские комнаты, соединяющиеся при помощи лестницы с небольшой кухней, расположенной на первом этаже. В середине 1930-х годов, когда дети подрастут, Черчилль еще раз переоборудует второй этаж – детские будут переделаны в его спальню. Специально по просьбе Уинстона в ней будет сделано большое окно в форме эркера с видом на кентский пейзаж.

Большое значение будет уделено планированию черчиллевского кабинета – места, где творилась и создавалась История. Именно здесь Уинстон напишет свои самые известные исторические полотна – четырехтомную историю первого герцога Мальборо, шеститомную «Вторую мировую войну» и четырехтомную «Историю англоговорящих народов».

Согласно планам самого Черчилля в кабинете будет снят потолок, а открывшиеся при этом брусья напомнят известный свод Вестминстерского зала. Описывая свои детские впечатления, внучка Черчилля, Эмма Соамс, вспоминает:

– Его кабинет всегда являлся средоточием всего дома: очаровательность и притягательность различных вещей, великие события, что здесь обдумывались, книги, что создавались, – все придавало незабываемый колорит данному месту. Здесь всегда было тихо и мрачно, сигарный дым тяжело висел в воздухе. Не надо было быть достаточно взрослым, чтобы понять ту атмосферу глубокой сосредоточенности и огромной умственной работы, что царила в этой комнате. [391]

Сильным изменениям подвергся также и западный фасад здания, служивший главным входом. Чтобы отгородить дом от дороги была построена новая кирпичная стена, украшенная пирокантой и горным клематисом. Зубчатый орнамент этой стены Черчилль позаимствовал у кирпичной кладки Квебекского дома, расположенного неподалеку в Вестерхейме. Тилден заменит также помпезный вход в форме остроконечного эркера на более элегантную дубовую дверь XVIII века, купленную у лондонского антиквара Томаса Кроутера за 25 фунтов стерлингов. Замена будет сделана по просьбе самого Черчилля. Предлагая Тилдену новый аксессуар, Уинстон заметит:

– Здесь есть замечательная дубовая дверь на Саутс Гросвенор-роад, в доме, принадлежащем герцогу Вестминстерскому. Мне кажется, она очень подойдет для нашего случая. [392]

Кроме дубовой двери Тилден также купит у Кроутера несколько деталей для крыши и камина.

При создании комнат с видом на прекрасные сады и кентские ландшафты Тилден построит на восточной стороне новое крыло. Эту постройку, возвышающуюся на три метра над основным зданием, Черчилль с гордостью будет называть «мой мыс». Сегодня там расположены три большие комнаты, являющиеся гордостью Чартвелла. На верхнем этаже – спальня Клементины с цилиндрическим сводом, под ней, на первом этаже, находится гостиная, на цокольном этаже – столовая. Для того чтобы было легко пройти из комнаты в комнату, построят дополнительную лестницу.

Северное крыло будет отдано под обслуживающий персонал, всегда играющий значительную роль в жизни хозяина дома. Как заметит Клементина:

– Уинстон никогда не бывает так счастлив, когда одна из нянек нежно ухаживает за ним, в то время как Вальтер надевает на него носки. [393]

Жизнь Черчилля была немыслима без слуг. Его личный секретарь Энтони Монтагю Браун вспоминает один диалог, состоявшийся между Клементиной и ее супругом в первой половине 1950-х годов.

– Я собираюсь на следующие выходные съездить в Чартвелл, – произнес Черчилль.

– Уинстон, это невозможно. Он закрыт, к тому же там некому приготовить тебе еду.

– Какая разница! Я буду готовить себе сам. Я умею варить яйца. Однажды я уже видел, как это делается. [394]

Иногда викторианская приверженность Черчилля к слугам доходила порой до курьезов. Однажды во время путешествия по Северной Америке Уинстон остановился в доме губернатора Виржинии Гарри Берда. Последний предупредил своего четырнадцатилетнего сына Гарри Берда-младшего о приезде видного политика из Великобритании и попросил одеться в вечерний костюм, чтобы произвести хорошее впечатление на высокопоставленного гостя.

Когда настал положенный час, Гарри-младший, одетый во фрак, манишку и бабочку, стоял в гостиной и ждал Черчилля. Увидев Уинстона, медленно спускающего по лестнице, Гарри с ним поздоровался и быстрым шагом направился к нему. Каково же было его удивление, когда вместо ответного приветствия он услышал:

– Купи мне пару газет в местном киоске.

Как потом выяснилось, Черчилль все перепутал, приняв сына губернатора за одного из лакеев. Чтобы не разочаровать важного гостя, Гарри с радостью исполнил просьбу британского политика, за что получил четвертак в качестве чаевых. Пройдут годы, и Гарри Берд-младший, ставший со временем сенатором США, будет свыше семидесяти лет хранить данную монету, считая ее одним из самых важных сокровищ своей жизни. [395]

Но вернемся к Чартвеллу. Помимо комнат для обслуживающего персонала в северном крыле здания также будет размещена кухня. Как считал Тилден:

– Комнаты, в которых готовят пищу, должны находиться около подсобных помещений и как можно дальше от спален, что и было сделано в Чартвелле. [396]

За водоснабжение будет отвечать местная водопроводная компания, осуществляющая подачу воды при помощи специального гидравлического насоса. Черчилль также проведет к себе телефон, чтобы всегда быть в курсе основных политических событий, происходящих в столице Британской империи.

Перестройка дома обойдется Уинстону намного дороже, чем он предполагал изначально. Вместо 7 000 фунтов ему придется отдать почти в два с половиной раза больше – 18 000. Заставят понервничать и растянувшиеся сроки ремонта. В какой-то момент Уинстон даже отчается увидеть всю работу завершенной. Делясь своими опасениями с Клементиной, он ей признается:

– Главное все закончить. Конец просто жизненно важен для нас. [397]

В апреле 1924 года мечта Черчилля наконец-то осуществится – перестройка Чартвелла подойдет к концу. В середине месяца Уинстон вместе со своими детьми въедет в новый дом, пока еще без жены. Объяснялось ли это ее занятостью, усталостью после выборов или той неприязнью, которую она испытывала в отношении Чартвелла, теперь уже и не столь важно. Главное, что Уинстон был счастлив. Войдя в спальню своей жены, он развалился на ее кровати, достал листок бумаги и принялся писать:

Клементина всегда отличалась тонким умом и хорошим знанием психологии, тем более когда дело касалось ее мужа. Она не могла не понимать, что, даже если Чартвелл и не станет ее любимым домом, ей все равно придется разделить любовь Уинстона к его новому детищу. Помогая своему мужу, Клемми также сыграет большую роль в обустройстве кентского замка. Для большинства комнат она выберет цветовое оформление: в основном неяркие, пастельные тона – светло-серый и салатовый для столовой, нежно-желтый для гостиной, голубой для своей спальни. Ярких тонов будут ситцевые шторы: цветочные в библиотеке и гостиной, изумрудная зелень в столовой.

В отличие от четкой цветовой палитры, мебель в Чартвелле будет представлять смешение стилей. Например, такие семейные реликвии, как старомодный рабочий стол и конторка в кабинете Уинстона, будут удачно сочетаться с дубовым столом и стульями, заказанными Клементиной для столовой. Хотя Черчилль предоставил Клементине карт-бланш в выборе мебели, иногда и он высказывал свои предложения. Так, в одном из записок к жене Уинстон предъявлял следующие требования к форме стульев для столовой комнаты:

«Стул в столовой – это очень важной реквизит. Во-первых, он должен быть комфортабельным и полностью поддерживать тело, также он должен иметь подлокотники, придающие большой комфорт во время приема пищи. Во-вторых, он должен быть компактным. Никто не хочет, чтобы стулья своими торчащими в разные стороны ножками и подлокотниками походили на диковинные растения. Они должны представлять собой целостную вертикальную структуру с четко перпендикулярными спинке и ножкам подлокотниками. Это позволит их соединить вместе в случае необходимости». [400]

После реконструкции дома Уинстон возьмется за сад. Первым, на что упадет взгляд Черчилля, станет крутой склон от восточного крыла дома до озера. Для обустройства этого участка земли около стены дома будет сделана травяная терраса, представляющая собой земляную насыпь, обложенную кирпичной кладкой. В северной стороне террасы по проекту Тилдена будет построена каменная беседка, выполняющая изначально функции летнего домика.

В 1949 году племянник Уинстона, Джон Спенсер Черчилль, решит посвятить это строение своему великому предку – первому герцогу Мальборо. На северной стене будет нарисован герб с семейным девизом – «Fiel Pero Desdichado». [401] Четыре терракотовые пластины, размещенные на каждой из стен беседки, превратятся в олицетворение четырех рек, которые сыграли огромную роль во время военной кампании Джона Мальбора за Испанское наследство, – Дунай, Рейн, Маас и Мозель.

В углу беседки будут размещены четыре терракотовых медальона, изображающие первого герцога Мальборо, его жену Сару, королеву Анну, а также Евгения Савойского – верного союзника Джона Черчилля на континенте. На потолке сделают специальные фрески, посвященные военным кампаниям их великого предка. Со временем в этой беседке, переименованной позже в Мальборовский павильон, будут всей семьей пить чай. Как вспоминает внучка Уинстона Целия Сэндис:

– К чаю у нас обычно были сэндвичи с огурцами и восхитительный шоколадный пирог. Моя бабушка наливала чай из большого серебряного чайника. [402]

Далее Черчилль переключится на модернизацию озер. Для Уинстона, всегда любившего окрестности Бленхейма с брауновскими озерами, водоемы Чартвелла были слишком скромны и безлики. Практически два лета – 1924 и 1925 годов – он потратит на расширение озер и строительство запруды. «Весь запачканный мерзкой грязью с отвратительным запахом», [403] Черчилль будет, как никогда, счастлив во время этой работы. В сентябре 1925 года Уинстон признается премьер-министру Стэнли Болдуину:

– Время здесь летит незаметно. Все дни я провожу на открытом воздухе, строю запруду и расширяю озера. В конечном итоге я намерен создать целую серию небольших водоемов. [404]

Один из гостей Черчилля в Чартвелле сэр Сэмюэль Хор вспоминает:

– Я никогда не видел до этого Уинстона в роли землевладельца. Большую часть воскресенья мы осматривали его владения и строительные работы, которыми он сейчас занят. Главным же его проектом было расширение прудов. Возникает такое ощущение, что данные водоемы волнуют его большего всего на свете. [405]

Правда, и Чартвелл станет для Уинстона воплощением английского дома. Вложив в него немало сил и душу, Черчилль превратит Чартвелл в образцовую крепость для себя и своей семьи. В то время он еще не подозревал, какие ураганы и бури придется выдержать его любимому замку. Но, несмотря на все ужасы мировой войны и финансовых неудач, этот арьергард устоит, продолжая и сегодня удивлять публику своей красотой, изяществом и