— линия электропередачи, висящая над Босфором. У подножия гигантских опор — уютные, старинные виллы, с двориками-бассейнами для стоянки лодок и катеров; такой «аква-дворик» сообщается канальчиком с Босфором и запирается коваными калитками или цепями.

На левом, азиатском берегу — Скутари. Минуем большое здание с настоящей корабельной мачтой, на ее гафеле развевается огромный турецкий флаг с полумесяцем и звездой на красном поле. Это турецкое военно-морское училище, здание, «покоем» обрамляющее большой, открытый к Босфору бассейн.

У паромных пристаней в Скутари большое оживление: десятки подвод, запряженных осликами, волами, лошадьми и даже верблюдами, ожидают паром. Видимо, крестьяне везут свои продукты на базар в Стамбул.

Константинополь… Царьград наших предков… Истамбул, как назвал его в 1492 году Селим Второй.

По сравнению с прошлыми годами облик города изменился. Он стал каким-то тусклым, серым… Сначала мы не поняли, в чем дело. Вроде все как и раньше: и купол Айя-Софии, и минареты мечети святого Омара — все на месте… Потом дошло: с улиц исчезли люди, пропала куда-то пестрая толпа, придававшая городу своеобразный, неповторимый облик живого, яркого, цветущего…

Изредка покажется одинокий прохожий да промелькнет лимузин иностранной марки. Автобусы и троллейбусы почти пустые. Некогда величественные здания — запущенные, серые. Дворцы, которыми славился Константинополь, стоят с облупленной штукатуркой и выбитыми стеклами. Топ-Капы — султанский дворец — в лесах, старых, потемневших от времени, на них давно никто не работает.

А ведь это самый крупный турецкий порт! Зато у казарм при входе в Босфор и возле кинжальных батарей, мимо которых мы шли несколько часов назад, — кучки многочисленных солдат в серых мундирах, глазеющих на нас.

Вот из-за мыса выскочили два катера с журналистами: на рубках катеров — названия газет. Нас фотографируют со всех сторон. Один катер подходит почти вплотную, журналист пытается задать какие-то вопросы, но с высоты башен дока не слышно. Полицейский катер отгоняет его.

Справа открывается вид на Стамбульский порт — он расположен в знаменитом Золотом Роге. Судов немного, причалы пустуют. Виден перекинутый через бухту Галатский мост, соединяющий две части города. Посреди бухты стоит на якоре, дымит американский военный корабль.

Осталась позади Леандрова башня — в этом месте, по рассказам, Байрон переплывал Босфор… Позади и султанские дворцы — Топ-Капы, Сераль, Святая София… У азиатского берега, в гавани Хайдарпаша разгружается огромный цементовоз под американским флагом. Звезды и полоски! Не раз они встретятся нам в пути!

Вышли в Мраморное море.

«Устилуг» потравливает буксиры и увеличивает ход до пяти узлов. Выбирать и травить наши тяжелые буксирные тросы — весьма и весьма нелегкая работа, требующая умения и большого физического напряжения.

Идем самым маленьким на планете Мраморным морем. Слева хорошо видны Принцевы острова. На одном — здание с турецким флагом. Лоцман объясняет: это государственная тюрьма для особо опасных заключенных. Острова густо поросли зеленью, лесом. Из живописных рощ выглядывают небольшие виллы — летние резиденции богачей.

Скрылись в дымке очертания Святой Софии, растаяли Принцевы острова.

Подходим к Дарданеллам.

Справа, на европейском берегу — городок Галлиполи, широко известный в первую мировую войну. Белые домики, острые минареты, большое мемориальное кладбище жертв войны с ровными рядами могил.

Напротив Галлиполи — крошечный Чардак. Дальше унылые, желтые берега. Пусто. Только изредка — аккуратные кладбища с минаретами и белыми оградами — памятники первой мировой войны. Проходим узкость Дарданелл.

На берегу (азиатском) городок Чанак-Калле, — военная база, старый порт Хамидие. На холме — выложенная белыми камнями громадная цифра: 1916 — год Дарданелльской обороны. Напротив, на европейском берегу, тоже на холме, огромная фигура солдата с винтовкой наперевес. Здесь все напоминает об ужасных боях, проходивших на берегах пролива в первую мировую войну…

У Чанаккалле, на рейде, в бухте Сарысыглар-лиман, стоит турецкая эскадра с громадными, «не по росту» кормовыми флагами, совсем как на старых батальных картинах. Несколько сторожевиков, два эсминца, танкер…

По берегам руины крепостей. На европейском берегу старинная крепость с башнями и зубчатыми стенами — Калидюльбахар, с ней связано много легенд, видимо, из-за ее планировки в форме сердца. Дальше — высокий памятник защитникам Дарданелл. И снова громадное кладбище. Кажется, что сама земля вопиет об ужасах войны!

Слева, на азиатском берегу, — пологий холм. На нем были найдены Шлиманом развалины древней Трои… В памяти воскресают прекрасная Елена, царь Менелай, Троянский конь… Какие «домашние» войны были тогда!..

Миновав Кумкалле, вышли в Эгейское море. «Устилуг» травит буксиры. Первый трудный этап закончен. Пройдено четыреста восемьдесят пять миль.

Ночью проходим остров Лемнос с бухтой Мудрое, известной тем, что во времена Дарданелльской операции здесь базировался флот союзников. Утром прошли остров Хиос. По восточную его сторону, в Хиосском проливе, расположена Чесма, памятная Чесменским сражением, в котором громадный турецкий флот был разгромлен русской эскадрой адмирала Г. А. Спиридова (24–26 июня 1770 года).

Погода начинает портиться, штормит от запада, качает. Убавили ход, чтобы меньше било волной. Вода гуляет по стапель-палубе, со свистом проносится от носа до кормы. Холодно, отопления у нас нет, кутаемся во что только можно. Спасает горячий чай, кофе. Кто-то догадался затопить душевую колонку, и теперь в тесном помещении людей — как сельдей в бочке. Приходится установить очередь на «обогрев».

Так проходит двое суток. Очень мало продвинулись вперед, мешает шквалистый зюйд-вест. Док испытывает сильные удары волн, содрогается. Ход убавлен до трех узлов. Бедному «Стремительному» достается еще больше. Для экономии топлива он идет метрах в ста пятидесяти за нами на буксире. Болтает его на этой волне отчаянно. Горячего не готовят: все выбрасывает из кастрюль. Вахтенные промокают до нитки и поочередно бегают сушиться в душевую, как это ни парадоксально.

С рассветом погода разгулялась. Ветер заходит по часовой стрелке, барометр — ровно. Крупная волна. По случаю воскресенья Мальта прогноза на сутки не передала. Ночью зыбью сбило с места бухту сорокатрехмиллиметрового троса, размотало, запутало. Пришлось поднимать всех по авралу. Ребята здорово промокли и устали, ходят насупившись, злые… После обеда — солнце. С 16–00 увеличили ход до пяти узлов. За вахту с 8-00 до 12–00 прошли три мили!

Около шестнадцати часов по корме пересек курс француз «Де Байф», танкер, видимо из Бейрута… Бейрут! Ближневосточный «Париж»… Мало кто знает, что в Бейруте находится один из самых страшных памятников на земле — Армянский Двор. Задняя стена его сложена из полутора миллионов черепов армян, казненных в сирийской пустыне по приказу последнего из турецких султанов. Жуткое впечатление производят три миллиона мертвых глазниц, смотрящие на входящего во двор.

Кончилось свежее мясо. «Стремительный» отдает буксир, подходит с подветренной стороны к «Устилугу», принимает с него несколько бараньих туш. Искусно маневрируя, он подходит к доку сзади и, уравняв скорость, держится в метре от среза стапель-палубы. Бросается бросательный конец, и по нему бараньи туши переправляются на док. Вместе с ними передается и менее приятное сообщение: судовой врач с «Устилуга» будет делать прививки против какой-то экзотической хвори. Без этих прививок нас могут в Порт-Саиде поставить в карантин.

Врача Веру Митрофановну переправить на док сложнее. Вера Митрофановна, обвязанная концом, висит на шторм-трапе, выжидая подходящий момент, чтобы прыгнуть на стапель-палубу. Миг — и мужественная женщина на полубаке буксира. «Стремительный» подходит к доку сзади, и Вера Митрофановна, разбежавшись, прыгает прямо на руки ловящего ее Виктора Минина. Только ему, с его