оглянулся на Федора Никаноровича и увидел, что его глаза под припухшими от бессонной ночи веками чему-то улыбаются. «Нашел время радоваться! - раздраженно подумал Дейнека. - Влипли в какую-то некрасивую историю». Он вновь с жадностью взглянул на то место, где стоял графин с водой, но его на месте не оказалось: Ганюшкин, протянув руку, схватил за горлышко, и вода, брызгаясь и булькая, исчезала в его глотке.
– Нужно разрешение спрашивать, гражданин? - строго сказал дежурный офицер и схватил Ганюшкина за руку с графином. Но тот почему-то весь напрягся и насупился, а вода все булькала, пока не вылилась без остатка. Ганюшкин медленно поставил графин на место, а дежурный уважительно на него посмотрел:
– Силен, - сказал он. - Но нужно спрашивать разрешение.
– Кур-пур? - спросил его Ганюшкин. - На кой мур?
Дежурный офицер вытаращил глаза. Юрий Васильевич улыбнулся: он хорошо знал, что первая встреча с Ганюшкиным хоть кого приведет в удивление.
– Май пудл лайт, он дык-и-зол, - быстро произнес Ганюшкин.
– Вы что, иностранец? - спросил дежурный офицер.
– Иез, сер, - сказал Ганюшкин.
– Да, да, он иностранец. - Раздался из-за спины голос того лейтенанта, который их привез на грузовике. Лейтенант появился откуда-то из боковой двери, и тотчас же за ним послышались грузные шаги. Майор в форме погранвойск быстро подошел к дежурному, мельком взглянул на задержанных и расхохотался:
– Ты опять штучки выкидываешь, Ганюшкин?
– Вы его знаете? - спросил лейтенант. - Он же…
– Докладывайте, докладывайте, что остановились? - сказал майор. - Батюшки, да никак вы и Чернышева задержали. Федор Никанорович, - развел руками майор, - ты уж прости нашего петушка…
– Разрешите обратиться, товарищ майор, - настойчиво заговорил лейтенант. - Отобрано оружие. Иностранной марки. Да-да, вот у этого вашего знакомого.
– Верни оружие, верни, - сказал с ленцой майор и, сев на стул, с которого при его появлении встал дежурный офицер, знаков показал, что нужно усадить задержанных. Стулья появились тотчас же.
– Нy, докладывай теперь, лейтенант. Где вы этого фокусника отыскали?
– Задержали у пятого быка северной стороны в ноль часов тридцать четыре минуты. Пристал прямо к быку, привязал к скобе линь и не отвечал на окрики патруля. Демонстративно удил рыбу. На ломаном русском языке заявил, что он гражданин Сан-Франциско и может ловить рыбу, где ему заблагорассудится. Лодку взяли на буксир и доставили в порт.
– Лодку отберем, - твердо сказал майор. - Дальше.
– Во время конвоирования эти два гражданина что-то ему закричали, на что он ответил им какой-то путаной фразой. Я и решил задержать.
– Дело серьезней, чем я предполагал, - строго сказал майор. - Удить рыбу нахально у стратегического моста, да еще привязывать лодку к скобе быка запрещено. Вам это известно, гражданин из Сан-Франциско?.. Ну и как, клевало?
– В лодке есть рыба, - сказал лейтенант.
– Что молчишь? - спросил Ганюшкина майор.
– Май пудл лайт, он дык-и-зол, - выпалил Ганюшкин свою «английскую» фразу. И вдруг жалобно добавил совсем другим тоном: - Ну, вы ж меня знаете, Александр Степанович. Ведь питания не та. Я ж после обеда только и думаю, где бы пошамать по-человечески.
– Ах, «питания» не та? - грозно спросил майор. - Товарищ дежурный, отведите его к оружейникам, пусть осмотрит. Ну, оружейники знают. И пока не закончит, не кормить. Я тут посижу с товарищами…
– Эксплуататоры! - громко ворчал Ганюшкин, ковыляя к двери за дежурным. - Мало я на вас поработал, мало?
– Понимаю, - сказал лейтенант. - Понимаю…- добавил он, хотя по его лицу было ясно, что он ничего не понимает,
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Юрий Васильевич потом не мог припомнить, как очутился дома. Проснулся он на своей койке, когда за дверью было уже темно. С пыхтеньем прошел мимо окон общежития громадный красный автобус иностранной марки. По коридору мимо, двери его комнаты быстро протопали детские ножки, и звонко: «А я хочу гулять!».
Да, но ведь завтра с утра будет лекция, и нужно подготовить целый ряд демонстрационных опытов!
Здание института в этот поздний час выглядело довольно мрачно. Только подъезд был ярко освещен да на четвертом этажа светились окна в комнатах мужского общежития. По своему не давнему студенческому опыту Юрий Васильевич знал, что там сидят только дежурные из числа самых завзятых зубрил, а все остальные разбрелись по городу в поисках нехитрых развлечений. Вместо старика-вахтера у столика сидел одноногий инвалид и смолил гигантскую самокрутку. Ключа Юрию Васильевичу он не дал, сказав:
– А что, может быть, и ассистент, а не дам. Ступай к Аполлону Митрофановичу, - он сейчас на втором этаже, у Ганюшкина.
Юрий Васильевич не стал спорить и, быстро взбежав по лестнице на второй этаж, постучался в дверь с надписью «Мастер точной механики». За дверью послышался шум, звон стекла, потом знакомый голос спросил:
– Кого это черти носют?
– Аполлон Митрофанович. - громко заговорил Юрий Васильевич. - Мне ключ не дают, говорят, пусть Зайцев разрешит, а мне нужно готовить демонстрации к завтрашней лекции.
– Ну, чего тараторишь, ну чего? - прервал его Зайцев, и в комнате снова что-то звякнуло. - Тебя спрашивают, кто ты есть? И больше ничего от тебя не требуется.
А кто-то, кажется, Ганюшкин, добавил: «Можно открывать, Митрофаныч».
Дверь приоткрылась, и в коридор выглянул Зайцев. Редкие космы его прилипли к потному лбу, он что-то жевал, и губы его лоснились.
– Де-ке-ке-ке! - воскликнул он, узнав Юрия Васильевича. - Вот не ждали, не гадали! Гость-то какой дорогой, батюшка мой! А у нас тут посиделки, воскресные посиделки, ког… пок… - Аполлон Митрофанович помолчал, весь изготовясь к какому-то важному слову, и вдруг выпалил: - «Коллоквиум»! - и быстро втащил Юрия Васильевича в комнату, в которой за большим дубовым столом сидели уже знакомые ему лица. Как только Юрий Васильевич вошел в комнату, стол немедленно стал покрываться тарелками со снедью и какими-то бутылочками с синей жидкостью, в которой Дейнека с содроганием опознал денатурат.
– Вот напугал, - сказал Юрию Васильевичу Ганюшкин, разливая синюю жидкость по стаканам. - А мы-то думали, директор.
– Аполлон Митрофанович, поймите, мне ведь нужно приготовить демонстрации к завтрашней лекции, мне работать…
– Ах, ему работать нужно? - закивал Аполлон Митрофанович. - А мне что? Нам завтра не вкалывать? Мы что, не рабочий класс? Прокофий Иванович, - обратился он к Ганюшкину. - Покажи ему свою рабочую руку.
Прокофий Иванович, сидевший до сих пор молча на потрепанном кожаном диване, запустил куда-то за валик руку и медленно вынес ее перед собой. На его руке, зацепившись за крючковатый мизинец, висела громадная гиря. Насладившись произведенным впечатлением, Ганюшкин так же молча отправил гирю на место.
– Два пуда, наверно? - спросил пораженный Юрий Васильевич.
– Нет, - сказал Ганюшкин, - больше… Сорок кило.
– Работа! - опять воскликнул Зайцев. - Да мы твою работу в момент сделаем. А что? Отвалимся от стола, и все по местам! Последний парад наступает! Ты нами командуй, а мы тебе враз все сделаем в наилучшем виде. Как, Прокофий Иванович, поможем молодому товарищу?
– Само собой, - ответил Ганюшкин простуженным голосом. - Вот только пусть покажет, что нас за людей считает…
И Юрию Васильевичу пришлось выпить…
– Ух, - выдохнул Юрий Васильевич.
Общество было удовлетворено.
– Закусывай, закусывай, - говорил Прокофий Иванович, подкладывая на тарелку куски розовой ароматной рыбы. - Сами ловили, сами готовили, никому не кланялись, денег не платили. Если бы не помешали, то и икорки свеженькой насолили бы.
– Вы знаете, товарищи, - неожиданно для самого себя сказал Юрий Васильевич, - у меня грандиозные планы. Человеческий мозг, несомненно, излучает инфрарадиоволны, и как это до сих пор никто не додумался? Вот я и решил сделать такой аппарат…
Юрий Васильевич некоторое время излагал суть обуревавших его идей, но, машинально отправив в рот изрядный кусок рыбы, смущенно замолк. За столом нашелся, однако, человек, прекрасно его понявший.
Зайцев достал из внутреннего кармана пиджака какой-то бланк и положил его на стол.
– Прочти, ассистент, - предложил он Юрию Васильевичу.
– Электроэнцефалограф, - прочел Юрий Васильевич надпись, сделанную чернильным карандашом в черной рамочке бланка.
За столом переглянулись.
– Так для чего ж зверь такой? - с опаской, как показалось Юрию Васильевичу, спросил его Зайцев, но Ворона поспешил щегольнуть эрудицией.
– Электро - это электро, энцефалон - мозг головной, а графо - пишу… О чем подумал, то мы электрическим способом и запишем. - Ворона нехорошо захохотал, а по выжидательной тишине за столом Юрий Васильевич понял, что разговоры об этом приборе велись в этой компании не раз.
– Товарищ Ворона совершенно правильно объяснил, - сказал Юрий Васильевич. - Электроэнцефалограф - это прибор для записи токов мозга. Очень точный и дорогой прибор.
– Еще бы не дорогой! - прервал Зайцев. - Семьдесят пять тысяч!
– Но мыслей он не записывает. Это я могу вам сказать совершенно точно. Вернее, записывает, но…
– Да ты не крути, - сказал Зайцев. - То записывает, то не записывает.
– Он записывает, это верно, но прочесть эту запись нельзя, Она в виде таких кривых, очень сложных…
– Ну, так бы и сказал, - удовлетворенно выдохнул Зайцев. - А то: мысли записывает! Даже сердце петухом запело. Выходит, и еще семьдесят пять тыщ фьють?
– Нет, почему «фьють»? Это удивительно интересное дело. Я перед отъездом из Москвы видел в одном научном журнале ряд кривых, снятых с мозга человека. Вы представляете, человеку предложили задачу, ну, скажем, умножить двадцать пять на семьдесят восемь, и вот на кривой сразу же пошли пик
– Заработала машина, значит, - подмигнул Зайцев,
– Да, а потом музыканта попросили вспомнить музыку, и по графику пошли явно ритмические всплески, - Юрий Васильевич сделал волнообразное движение рукой в воздухе: - Вы понимаете? Будто написано та-та-там, там-та-ра-там… А потом одна женщина вспомнила, по просьбе экспериментатора, обстоятельства гибели ее дочери во время пожара, и тут же - сплошной частокол, вот смотришь на такой график, и действительно - пожар и смерть.
