В общежитии научных работников, где Юрий Васильевич получил комнату, было уже тихо. Титан еще шумел, и Юрий Васильевич, попивая горячий чаек с кетой, мысленно вновь переживал очередной день в институте. Был этот день удивительно пестрым. 'Прожил, будто во сне, - подумал он. - Люди какие бывают разные. Ганюшкин и Горбунов, Зайцев и Ворона… А завтра воскресенье, как хорошо. Можно пойти на Адун покупаться, говорят, вода еще теплая.
Юрий Васильевич допил чай. «Вымыть или не мыть?» - раздумывал он, поворачивая стакан, как вдруг в дверь постучаяи.
– Кто там? - спросил Юрий Васильевич, подойдя к двери.
– Откройте, - отозвался чей-то знакомый голос. - Свой.
Юрий Васильевич открыл дверь и увидел судебного эксперта, а рядом с ним пожилого милиционера в форме.
– Не спишь? - спросил Федор Никанорович, проходя в комнату. - Это хорошо… Собирайся, пойдешь с нами.
– А куда? Куда так поздно?
– Беда времени не знает, - сказал Федор Никанорович. - Ты ведь сам хотел…
– Что случилось? Я сейчас, сейчас. - Юрий Васильевич торопливо надел пиджак, поискал глазами кепку.
– И случилось, и поможешь мне. Вы познакомьтесь, это мой старый друг. Пострепалов Александр Лазаревич. Товарищи, нужно спешить.
Ночь была безлунная. Редкие фонари двумя гирляндами уходили вдаль, к Адуну. Только третий этаж обкома был все еще освещен. Федор Никаморович, постукивая папочкой, шел впереди, будто указывая дорогу. Милиционер, шурша плащом, шел рядом с Юрием Васильевичем, время от времени затягиваясь папироской. Вот и вход в учебный корпус. Федор Никанорович постучал палкой в дверь, и ее тотчас же распахнули, видимо, их ждали.
– Федор Никанорович пожаловал, значит, будет полный порядок, - радостно заговорил Зайцев, похлопывая неизменным треухом по колену.
В конце коридора, как раз напротив актового зала, где была защита диссертации, помещалась лаборатория нормальной физиологии. Сквозь щель в двери пробивался свет. Дверь открыл высокий студент в сапогах и белом халате не по росту. Из-за его плеча выглядывал Ворона. В длинной и узкой комнате у окна стоял стол, а на нем лежал какой-то человек, удивительно большой, как показалось Юрию Васильевичу. Голова его была запрокинута, рубаха на груди расстегнута, ноги в стоптанных ботинках повернуты носками внутрь. Он, конечно, был мертв, этот человек… Федор Никанорович приподнял руку, и она со стуком опустилась на стол. Юрий Васильевич попятился к входной двери.
– Чем колол, Писаренко? - спросил у студента Федор Никанорович.
– Кофеин, камфору, но все бесполезно, - ответил Писаренко, собирая у стеклянного столика шприц.
– А кто первым вошел? - спросил молчавший до сих пор милиционер, медленно снимая плащ.
– Это ему наш Ворона смерть констатировал, - сказал Зайцев. Ворона молча кивнул головой.
– Так как, Ворона, было дело? - спросил у него Пострепалов и достал планшетку.
– Я тут гулял по коридору, - неуверенно начал Ворона. Но Зайцев его перебил:
– Нюшке мешал зал убирать, Я на этот счет строг, а тут просмотрел.
– Ну, я к двери подошел, - продолжал Ворона, - и слышу; «Ж-ж-ж-ж». Попробовал дверь, а она на запоре. Тут я запах учуял. К Зайцеву в кабинет, а у него как раз суббота, тогда - за комендантом. Открыл комнату, а он уже все. И подойти страшно, потому что крючок от тросика у него за воротник зацеплен и искры сыплются, ж-ж-ж'. Синенькие, маленькие. Тогда комендант свет вырубил, а я крючок снял и стал дыхание делать.
– Товарищ Ворона, - спросил Федор Никанорович. - Какой тросик был снят?
Ворона подбежал к аппарату и показал на укрепленную наверху трубку. К ней через блоки подходили тросики, по которым поступало высокое напряжение.
– Высоко, - сказал Федор Никанорович.
– А я стул взял и зацепил, - сказал Ворона.
– А ну, снимите.
Пострепалов, заполнявший листок дознания, поднял голову:
– Напряжение тут какое было?
– Тут до семидесяти тысяч вольт, - сказал Юрий Васильевич.
– Значит, он умер сразу же, - спросил Федор Никанорович.
– Наверное. Это как молния.
– Закопать его надо в землю! - горячо зашептал Вороне Зайцев.
– Темный человек, - сказал ему Ворона.
– Точно я говорю, в землю. А то в это… в как его?
Юрий Васильевич прислушался к спору и вдруг узнал человека на столе: то был Афанасий Петрович.
– Это Горбунов? - пораженно спросил он и с хрипом втянул в себя воздух.
– Да, - коротко ответил Федор Никанорович, - Горбунов.
– Это он только что защищал, каких-нибудь несколько часов?..
– Он, он.
Федор Никанорович подошел к столу и долго смотрел на запрокинутую голову. Потом взялся двумя руками за ворот рубахи и с треском разорвал ее до конца. Была в этом движении досада, что вот так непонятно, вдруг, ушел из жизни человек, а жест сам по себе был обидно обыденный: хозяйки так рвут на тряпки старое белье…
– Пиши, - куда-то в пространство сказал Федор Никанорович, и Пострепалов торопливо достал новый листок бумаги. - Пятого сентября сего года в помещении Рубежанского медицинского института в три часа ночи, - медленно диктовал Федор Никанорович, - мной, главным судебным экспертом области, произведено судебно-медицинское исследование трупа гражданина Горбунове Афанасия Петровича, двадцати четырех лет. Исследование произведено в присутствии представителя горотдела милиции А. Л. Пострепалова и понятых… Запиши товарищей, потом подпишутся. Да оставь место для предварительных сведений. Так. Теперь наружный осмотр. Исследование проводилось на месте происшествия, поэтому труп в одежде. Одежда целая, чистая. Ворот пиджака и рубаха со стороны затылка обожжены и прорваны. Окоченение ясно выражено во всех группах мышц. Роговицы глаз прозрачны… В правом кармане, в правом кармане…
Федор Никанорович достал сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его.
– Это по твоей части, - сказал он Пострепалову.
– Неужели записка? - спросил тот.
– Да, «прошу в смерти моей никого не винить»…
Федор Никанорович передал листок Пострепалову.
– Текст машинописный, - сказал он с каким-то облегчением. И подпись на машинке.
– А вскрывать мы его сейчас не будем, - неожиданно сказал Федор Никанорович. - Вечером… - и, обращаясь к одному Пострепалову: - Не могу…
Все вышли из лаборатории и стояли молча, глядя, как Пострепалов опечатывает дверь. Так же молча спустились вниз по лестнице. «Только не трупы… Только бы не трупы» - мысленно повторил Юрий Васильевич свою ежедневную мысль и понял, что сегодня он перешагнул какой-то рубеж.
На улице Федор Никанорович повернул налево, к Адуну, Юрии Васильевич поплелся за ним следом. Уже занималось утро следующего дня.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Федор Никанорович и Юрий Васильевич пересекли площадь имени Волочаевских дней и уже подходили к лестнице, спускающейся к Адуну, как вдруг показалась странная процессия. Это был взвод моряков-пограничников во главе с офицером, плотно окруживших скрюченного, тяжело ступающего человека, в котором Юрий Васильевич сразу же узнал мастера Гамюшкина. Один из моряков тянул на тросе складную алюминиевую лодку. Когда процессия поравнялась с ними, Федор Никанорович спросил:
– Что, с охоты, Прокофий Иванович?
– Не с охоты, а на охоту. Ружья сзади несут, - ответил Ганюшкин.
То, что произошло затем, оказалось совсем уж неожиданным. Офицер сделал быстрое движение рукой, будто пытался схватить кого-то невидимого за шею, и два моряка тут же оказались за спиной Юрия Васильевича и Федора Никаноровича.
– Позвольте, - сказал судебный эксперт, - тут какая-то ошибка.
– А-атставнть разговорчики, - приказал ему офицер и, обращаясь к сутуловатому старшине, коротко бросил: - Ашмарин, обыскать!
Юрий Васильевич почувствовал, как чьи-то, даже через одежду шершавые ладони скользнули по его бокам, ногам, крепко постукали по груди. Потом та же операция была проведена с улыбающимся Федором Никаноровичем.
– Вы ошиблись, товарищ лейтенант, - сказал Федор Никанорович, но тут старшина извлек из заднего кармана eгo брюк небольшой черный пистолет и протянул его лейтенанту.
– Ага! - сказал лейтенант, - отставить улыбочки!
От подъезда старинного кирпичного здания отошла грузовая машина защитного цвета и, развернувшись, остановилась перед лейтенантом. В кузове машины стоял фанерный ящик, в каких обычно развозят хлеб.
– А ну давай, ребята, поможем, - сказал лейтенант, и Юрий Васильевич вдруг почувствовал, что его заталкивают в узкую дверку головой вперед. За ним последовали Ганюшкин и Федор Никанорович. Три или четыре моряка уселись на лавочку против них, и машина тронулась.
– Слушай, Ганюшкин, - начал было Федор Никанорович, но знакомый уже старшина строго сказал:
– Разговорчики! - и шевельнул автоматом.
– Нет, это просто смешно, запихали в какой-то ящик, - опять начал было Федор Никанорович, подпрыгнув на сиденье, так как машина пошла по булыжной мостовой.
– Ты что, слов не понимаешь, - вновь оборвал старшина. Какие сами, такие и сани. Мало я вас перевозил.
Грузовик остановился в совершенно незнакомом районе, где-то за городом.
Юрий Васильевич оглянулся и увидел, что грузовик стоит против четырехэтажного дома, над одним из подъездов которого укреплена стеклянная доска с какой-то надписью, а сверху ясно видна пятиконечная звезда.
– Пошли, - сказал лейтенант, и вся группа вошла в подъезд дома. Они прошли по коридору, и Юрий Васильевич заметил табличку: «Красный уголок». Потом их ввели в просторную комнату, и сразу же захотелось выпить стакан холодной воды, хотя бы такой, какая была налита в графин перед дежурным офицером, сидевшим за перегородкой. Юрий Васильевич
