табличкой: «Рубежанский краеведческий музей».
– Дяденька, пусти! - просил мальчишка, но Карпыч со словами «Не ломай реликвию!» втащил его все-таки внутрь здания.
– Директора мне, - строго сказал Карпыч, не выпуская рукав присмиревшего мальчишки. - Слышишь, старая?
Пожилая уборщица, вытиравшая пыль с громадного Мамонтова бивня, живо восприняла это приказание Карпына.
– А ты молодой! Кто ты такой, чтоб мальчишков таскать?
– Говорю, зови директора, - настойчиво сказал Карпыч, и уборщица, тяжело топая, пошла вверх по широкой каменной лесгнице, украшенной скульптурами доисторических людей и схемами, на которых, будто яблоки среди ветвей, виднелись изображения странных чудовищ.
– Кто это? - доверительно спросил мальчуган Карпыча, показывая на скелет мамонта.
– Это? - Карпыч нахмурился. - Это мамонт. Слон древний.
По лестнице, не слышно ступая, спускалась высокая худая женщина.
– Там той старик, - донесся сверху голос уборщицы. - И мальчишка с им. Слышь меня, Ирина Ильинична?
– Слышу, слышу, - ответила высокая женщина и тряхнула коротко подстриженными седыми волосами.
– Вы ко мне? - спросила она, строго глядя на Карпыча.
– Доброго здоровья вам, товарищ директор, - сказал Карпыч, кланяясь. - Прохожу это я мимо вашего заведения, а вот этот сорванец в орудию вашу как вцепится и давай ручки крутить. Ну, куда смотришь, куда? - дернул он за рукав приведенного им мальчишку.
– А там кто? - спросил громко мальчишка и даже всплеснул руками. - Рыба какая большая…
– Ты никогда не был в нашем музее, - удивилась Ирина Ильинична, наклоняясь к мальчику. Тот замотал головой. - А у нас много есть интересного. Ты каких животных больше всего любишь?
– Хищных, - чуть подумав, ответил мальчишка.
– Так у нас есть тигры! - воскликнула Ирина Ильинична.
– Живые?
– Они не живые, но как живые… Вот, ступай по лестнице вверх, а с площадки уже виден один, самый страшный.
Мальчишка осторожно стал подниматься по лестнице, то и дело поглядывая вверх. Последние ступеньки он преодолел с величайшей осторожностью, после чего раздался его восхищенный голос:
– У-У| какой!
Карпыч и Ирина Ильинична переглянулись.
– Ну, конспиратор, не можешь без фокусов? - сказала Ирина Ильинична.
– Как живешь, Илларион Карпыч? - спросила она, усаживаясь за письменный стол. Что это тебя давно не было видно?
– Худые вы стали, - сказал Карпыч, - кожа да кости,
– Спасибо тебе, Карпыч, очень приятное замечание.
– Кушать нужно, Ильинична. Себя переломи, а лопай.
– Не всегда хочется. А иногда и забываю. Наработаешься, промерзнешь. Тут же все лето сырость. Жду не дождусь, когда можно будет топить. А приду домой - ничего делать не хочется. Когда еще дочка была здесь, так веселей как-то было. Так с чем пришел, Карпыч?
– Ты не обижайся, Ильинична. Боюсь я…
– Боишься? - рассмеялась Ирина Ильинична так заразительно, что Карпыч невольно улыбнулся.
– За тебя боюсь, Ильинична, - сказал он серьезно. - Ты и так худая, как загнанная лошадь, а то и вовсе…
– Да что ты крутишь, говори прямо.
– Прямо, прямо. У самого сумления имеются… Ты-то помнишь дело с картой? Это когда Павла твоего расстреляли.
– Хотела бы забыть, да, видно, не смогу.
– Так я, - Карпыч наклонился к самому столу и еле слышно сказал: - ту карту видел…
– Какую карту? - побелевшими губами спросила Ирина Ильинична. - Ту самую?
– Ее.
– Но я же помню, мы ее искали!
– А нашли?
– Нет.
– То-то… Увез ее Калныков, увез.
– Конечно, конечно, нам она была еще так нужна. Постой, Илларион Карпыч, да ведь он же ее в броневике увез, мы же потом выяснили.
Карпыч оживился.
– Вот она, память-то молодая. Правильно, в броневике, а как же! Калныковские китайцы как жахнут вдоль по Синей речке. Митрофанова тогда как раз отряд стоял, и по закраине и… Так как же я-то мог забыть? А карта та самая, даже уголок оторван, это когда Калмыков в сердцах по ей нагайкой хлестнул. Примета верная…
– А где ты ее видел?
– Так, один человек показал… - нахмурился Карпыч. - Человек так себе… Да будто я его где видал…
– А какой он из себя? - после некоторого молчания спросила Ирина Ильинична.
– Такой… Урода он, вот какой. Верно, встречала его, он вот так ходит… - Карпыч вышел из своего уголка и, припадая на левую ногу и передвигая всем туловищем, показал, как ходит этот человек.
– А лицо, лицо? - спросила возбужденно Ирина Ильинична.
– Подряпано лицо… Медведь, говорит.
– Вы сказали «подряпано»?
– Ну, рубцы, шрамы по всей морда.
– Я его знаю, - твердо сказала Ирина Ильинична. - Я его много раз встречала и никакого внимания не обращала. Очень часто я видела его с лодкой, такой белой.
– Люминиевая, люминиевая у него лодка, - поддакнул Карпыч.
– А однажды, было это лет пять или шесть тому, он продавал на рынке, возле речного вокзала, тушки енотовые.
– А отчего ж, он может. Что ты, Ильинична, зверя он знает всякого.
– Да, да, - я подошла к нему и спросила, не найдется ли у него шкурки енотовидной собаки. «Нет, - говорит он мне, - матушка, шкурки все сдал», и тут он мне будто знакомым показался. В глазах что-то… Я ему тогда: «Вы меня извините, но я вас где-то видела». «А это очень даже возможно, матушка». Да как закричит на весь рынок: «Кому сала енотового? Кому лечиться? Кому жениться? Налетай, туберкулезные, налетай, болезные!..»
– Он, он самый, - сказал Карпыч, - он кабы мастером не был, так прямо кловун, шут балаганный.
– Ой, Карпыч, может, это все только твои страхи? - спохватилась Ирина Ильинична. - Карта могла быть и потеряна, и продана, да мало ли что, может, ты ошибся, хотя нет, нет, не сердись только. Я тебе верю.
– Оперативная карта была, Ильинична, чтоб ее кто продал? Слышь, Ильинична, у тебя фотографии не сохранилось, той, помнишь, что сняли с мертвого?
– Кажется, есть…
– Там же весь штаб калныковский, может, кого знакомого стретим?
– Тогда посиди тут, Карпыч. Я сейчас приду.
Ирина Ильинична быстро вышла из кабинета и вскоре вернулась с большой синей папкой,
– Вот тут калныковцы, здесь не одна фотография.
Ирина Ильинична развязала тесемочки и раскрыла папку. Среди десятков фотографий сожженных деревень, виселиц с почерневшими телами повешенных, железнодорожных станций - на перронах кучками полураздетые трупы - отыскалась и фотография, найденная в свое время среди бумаг застреленного партизанами калныковского офицера. Был на ней запечатлен весь штаб атамана. Каждый сидевший в двух первых рядах был помечен аккуратным номерком тушью, а на обороте карточки, против нсмерка, тонким «писарским» почерком значилось его звание и фамилия.
Ирина Ильинична достала из стола очки и вместе с Иплдрмоном Карпычем принялась изучать фотографию. Водя сложенным ногтем по ряду усатых физиономий, Карпыч время от времени приговаривал: «Ловись, рыбка, большая и маленькая».
– Стеклышка-увеличилки у тебя нет, Ильинична? - спросил он.
Ирина Ильинична протянула ему лупу в черной оправе, и Илларион Карпыч перешел к следующему ряду.
– Вот он, - сказал он спокойно и подчеркнул ногтем чье-то лицо.
Ирина Ильинична рассмеялась,
– Ну, что ты, Карпыч, это же красавец, такой видный, холеный. Это штабс-капитан Мезенцев…
– Он, он, - настойчиво повторил Карпыч, только морда подряпана, да ногу волочит.
– Да что ты, уж кого-кого, а Мезенцева я отлично знаю. Он же меня лично допрашивал, вон недавно, когда было столетие города, товарищи из партархива зачитывали на собрании протоколы допросов, среди них был и мой. Это зверь, я была бы довольна, если бы это был он, но нет… - И Ирина Ильинична покачала головой.
– Что это ты раскудахталась, Ильинична? - сердито спросил Карпыч. - Ты возьми увеличилку и смотри сама.
Ирина Ильинична осторожно взяла из рук Карпыча фотографию, из рукава достала платочек и пцатедьно проторяв лупу. Потом внимательно взглянула на отчеркнутое ногтем лицо и мертвенно побледнела.
– Глаза. - сказала она, - никаких сомнений. Мезенцев. - Она быстро перевернула фотографию, пробежала глазами мписок членов калныковского штаба.
– Здесь его нет, - сказала она.
– А понятно, - заметил Карпыч, - он же на контрразведке.
– Никаких сомнений, - вновь повторила Ирина Ильимичмв, перевернув фотографию. - Эти глаза трудно забыть… А я все вспоминала, где это я такие шрамы на лице видела? Но как же Федор Никанорович его не узнал?
– Разжирел Федька, - сказал Карпыч. - Ну, ничего, я как ему шепну, так живо оживеет. У него, верно, тоже с ним счеты имеются, как думаешь, Ильинична?
– Такой зверь, такой зверь, - покачала головой Ильинична. - Ты-то сам, смотри, кому не проговорись.